Сибирские огни, 2005, № 10

люстры, приседающий фотограф, машины, невеста в свадебном платье на опушке нежно-зеленого апрельского леса— все очень красиво и неповторимо. Мыупиваемся любовью. Таксильно никтоникогданелюбил. Теперь-то язнаю, почему та девушка с низким голосом перечитала все любовные романы, без про­ пусков. Бедняжка, она обходится без любви, онаищет ее вкнигах! Нет, яотказываюсь представлять себе человека, который не любит. По-моему, все вокруг нас любят. Любовь должна быть заразна! Ялюблю— и начинаюменьше читать, даже вовсе это скучное занятие бросаю. Рассказов тоже больше не пишу, сюжетов не вынашиваю. Меня тянет на стихи о весне, о любви, но чтобыих писать, надо быть поэтом, аялишь прозаик. Поэтому я отдыхаю, положив голову на колени Али. Из окна пахнет цветущей черемухой. Воздух белый, какмолоко. Я похож на мурлычущего кота. Я лежу на теплых коленях Али, я переполнен словами. Я купаюсь в словах и купаю вних Алю. Это безумные, бессвязные слова; все слова влюбленных безумны, бессмысленны, потому-то влюбленные— плохие писатели. Позднее приходитдень, когдая задумываюсь, подбираю слова, какбытружусь во имя любви. Затем наступает день, когдаяповторяюсь, мешкаю, мямлю, какшкольник. Подкрадывается и такой день, когда я помалкиваю, ухожу, что называется, в себя. Я уже не обнимаюАлиных коленей, а расхаживаюпо комнате. Явздрагиваю и ловлю себя на том, что хочу купить и прочесть новую книгу. А еще засекаю Алю за томиком «Панорамы» из обменного фонда. Мы переглядываемся, смущенно и понимающе. Я и Аля, мырасстаемся, расходимся. Мы удивлены, немного напуганы, расте­ ряны и не верим впроисходящее. Мы недоумеваем: кудаделась любовь? Не иначе, кто-то извне подчиняет нас жестокой воле илогике. Нет, тут ничего не объяснишь. Человек удивительно оптимистичен. Расходящиесялюди успокаивают себя тем, что у них все впереди. А вот меня заботит то, что яоставляюпозади. Как писатель я примечаю характернуюдеталь: браки расторгают втом же здании, где дают свиде­ тельства о смерти. Это означает, чтолюбовь умирает, какживой организм. Ее гибельтакже ужасна и непоправима. О ее смерти тоже выдают свидетельство. Я нащупал тропу к рассказу и пишу быстро. Мне, тугодуму, главное — дога­ даться и начать. Дальше дело идет споро, само собою; я ощущаю себя настоящим артистом прозы, виртуозом пера. Я останавливаюсь на миг, откладываюручку. Яосознаю нечто. Рассказыи романыпишут непременно тогда, когдачто-то заканчивается, осты­ вает. Именно тогда садятся за стол и пишут. Что ж, верно. Ноялукавлю. Сам перед собой. Ямногословен, каквсе тугодумы. Я прикрываю вязью из слов одинокую горькуюмысль. Мысль эта проста: яхочу любить, ане писать. Ичтобылюбовь не кончалась— какврозовых книжках.