Сибирские огни, 2005, № 10

Екнуло сердце, заныло, загорячело... Не раз слышалась эта песня, а все не так тревожила душу, поднимала дрожь втеле. УМани голосок тонкий до надрыва, хру­ стальный, Анюткин что трепет ключевой водицы, ау Шуры— чистый, густой, с грудным наплывом. Понесли эти голоса в небывалые дали трепетные мысли, про­ шиблидо сострадания, до затаенных слез. По особому, с иных понятий воспринима­ лось происходившее, плелись образы, делались выводы, и все как бы само собой, непроизвольно, отрешенно. Еще не твердо, туманно понимал я, что с этих вот прово­ дов Федюхи Суслякова вармию, на серьезную службу, для многих из нас открывает­ ся инаядорога вжизнь: навсегда, безвозвратно уйдет юность, ас неюи те радости, и те шалости, которые уже никогдане кинут вбезрассудство, вбеспечность ис которы­ ми вряд ли могут сравняться ощущения взрослого человека. Вот иФедюху Суслика — прозвищем больше от фамилии, чем по характеру, вморяки забреют. Ушел вФЗУ Мишаня Кособокое, на подходе в армию и лучший друг Паша Марфин и другие полетят в разные стороны, и не многие вернутся в родную деревню, и отчасти прав был Хрипатый, когда пекся о том, что со временем некому будет работать в хозяй­ стве. Но такова жизнь: не мы, а она разводит судьбы... Застолье было шумное: чутьли не полдеревни молодежи пришло на вечеринку к гармонисту. Было и хмельное, но никто не набирался до сумасбродства: пели, плясали, а потом вывалили на улицу, в хмельную ночь, на траву-мураву. Ярились в пляске вольготно, до упаду. Все ярче светились синие, как вечернее небо ранней весной, глаза Мани Огар- ковой, когда она порхала вокруг меня втанце, но не дрожало сердце от этого сияния, не бил озноб при взгляде на ее красивое лицо, крепкую фигуру. Мысли сразу же отметали любой наплыв потаенных чувств, туманно рисуя другие глаза, распахну­ тые до небывалых размеров. После, устав и от плясок, и от разговоров, оставшиеся самые близкие друзья Федюхи расселись на скамейках, вынесенных из избы. Тут-то изапелитри подружки, и, скорее, по немой подсказке Анютки Сумченко— с ней в последнее время коротал ночи Федюха, и с ним предстояло расставаться девушке не «до будущей весны», а на долгих четыре года, за которые будет столько жизненных событий, что не пережить их, ни закусив губу, ни держа себя в шорах, и расставание это может развести их навсегда... Грустно стало от песни, тревожных мыслей, и яподнялся, хотя Маня и удержи­ вала мой рукав. Но ни слова не сказал яей, лишь решительно отстранился. Крепко стиснул меня Федюха на прощанье, почувствовалось, как он сглотнул что-то: слюну ли, слезы ли, и мне сдавило горло спазмой— увидимся ли и когда? Помахав рукой оставшимся парам, что, знамо дело, разбредутся к своим до­ мам, к заветным скамейкам, я ходко пошел к Агапкиной роще, спрямляя путь до своей улицы, расслабленным, грустным. Что-то тяготило меня: то ли воспоминания, то ли какое-то предчувствие. Мысли не строились, чувства не определялись. В такой несобранности и нырнул явтень редких вековых берез окраинырощи. Скорее инту­ итивно, чем беглым взглядом, засек я темную фигуру человека впереди себя и как бы очнулся от полубредового состояния. А когда снова взглянул вперед трезво, вни­ мательно, их уже было четверо, и сразу екнулось: по мою душу. Но рвануть в бега было выше сил, выше сознания, чувства самосохранения, и я, как по инерции шел навстречу тем, что ждали. Ни палки, ни какого-либо увесистого предмета под рука­ ми не было, да и не могло быть— привык я надеяться лишь на свои возможности. Сразу понял, что это те, из Иконникова, но почему их уже четверо?.. На второй день, после того, какяпоквитался с подонком врайцентре, приезжал следователь, вызывал меня в сельсовет, других расспрашивал, но я отрицал свою причастность кдраке. Следователь: — На тебя показывают. Я: — Это по злобе, из-за зимней драки. Кого угодно спросите с наших вечерок, любой подтвердит, что ятам был весь вечер... Испрашивал, и подтверждали, и уехал следователь ни с чем, ивот развязка. ЛЕВ ТРУТНЕВ i Ш у . МОЛОДО-ЗЕЛЕНО