Сибирские огни, 2005, № 10

ЛЕВ ТРУТНЕВ i МОЛОДО-ЗЕЛЕНО Вода в кадке закрыла с головой, оледенила и взбудоражила. Выскочил яиз той купели ошалело и половину содержимого вынес с собой, расплескав на землю, запрыгал дико, замолотил руками воздух в боксерских выпадах, завилял корпусом. Поглядеть со стороны— дикий человек бьется вистерике... А каквеликолепен впредутренней тишине затененный высокой изгородьюовощ­ ной огородчик, вышитый среди остального картофельного поля плотным перепле­ том ивняковых прутьев! Грядки моркови, лука, огурцов, капусты— все в зеленых, набиравших силу листиках, еще слабеньких, словно застывших вожидании света и тепла. Воздух нежен в своей неподвижности, с тонкими запахами, идущими с разных сторон. Они затекают в потаенное пространство огородчика, почти не смешиваясь, илегко угадываются. Тишина пуглива. Даже огородного соловья-варакушу не слыш­ но— придремала птичка где-то вукромном месте... Крадучись, чтобы не разбудить матушку идеда, прошел я на кухню, взял крын­ ку молока, стал пить из нее вприхлебку к сухой лепешке, и за работу. Пока зоревала деревня в сладком сне, полил овощи, натаскал в кадки воды из колодца, подмел ограду. У старого покосившегося плетня нашел два железных ко­ леса от какой-то сельской техники, возможно, от плуга, и стал прилаживать их на концы давнего лома, тяжелого, больше полпуда, загоняя в ступицы колес деревян­ ные клинья. Легкий мой стукоток все же разбудил деда, а возможно, он и сам поднялся: сухопарый, в кальсонах и ночной рубахе, прищурился, оглядывая мое изделие. — Тележку, что ли, мастеришь? — Хуже. Штангу,— выдал я незнакомое деду слово. — Что такое? — Силу качать буду... И пошел у нас разговор про дело да про силу... — Вон дед Полушин штангов не жал, а мешки с зерном пудов на десять подни­ мал на мельницу. Бывало, шагает по ступенькам— все трясется: того и гляди рухнет. Мешки эти он специально под себя шил. Лошадь за уздечку возьмет, коль та зауро- сит, и на колени осадит, а то и возок с сеном выпрет из лощины, коль тяглу не под силу... Разговорился дед, разнежился впервых лучах солнца, атут и матушка с подой­ ником вышла. Радостно на душе, спокойно, а мысли повернулись кдругому: кКатю- хе. Так загорелось ее увидеть, так потянуло кзаветному дому, что и не устоять! Едва сдержал я себя от этого преждевременного стремления, а пока то да се, заявился Паша— откуда и узнал, что я вернулся. — Так, сорока на хвосте принесла,— улыбнулся он своей широкой улыбкой. — Видели тебя, как ты огородами крался, доложили. Пока до работы время есть, ду­ маю, попроведовать надо. Не зря же тытаился. Да и тут новости есть... Мы вышли за ограду. Где-то на краю улицы пастух собирал стадо, хлопал кну­ том. — Пойдем в проулок, чтоб пошептаться— дело склизкое. Я насторожился. — Что за дело? Пашаотвернул взгляд. — Не знаю, как начать. Но лучше от меня услышь, чем от кого другого... Екнуло сердце: что, откуда? Пошел холодок по зашейку. — Толки идут, что Катюху твоютого, — Паша замялся, повел плечами. — Не то по согласию, не то ссильничали... Он еще что-то говорил, амне уши заложило звоном, разливная тяжесть потекла в ноги, а грудь словно опустела. Ничего там не ощущалось, и какое-то мельтешение вмыслях, образах... — Кто?— едва разжались губы с затаенным придыхом. — А иконниковские. Тут были, на празднике, в воскресенье. Песни пели, час­ тушки под гитару, кривлялись. — Говори толком!— Съежился я в охвате новой беды, в захлебе не то от особой жути, не то от безысходности. 102