Сибирские огни, 2005, № 10

Лился из-за лесов негасимый свет, манил, и я полушел к нему, полубежал, не оглядываясь, чутко ловя редкие звуки, вбеспокойстве мыслей, легких, мимолетных, неглубоких... В такой запарке быстро отбил сухую грязь и со штанов, и с голенищ сапогов, и стал наливаться сырымтеплом. Вперед и вперед!.. Полнеба охватило разливной желтизной, когда я поубавил пыл, отмахав от Уха- новки не менее пяти километровых заворотов между лесов. Успокоиласьдуша, плав­ нее, четче потекли мысли. Илегкая горечь, легкая усмешка высветились отних, когда вновь нарисовалось мое тайное пробуждение в чужих сенях. Впервые в жизни я посягнул начужое, пусть малое, но чужое, и заскребло сердце от острого раскаянья, жутковато стало и за себя, не совладавшего с накатом голода и решившегося на постыдный шаг, и за людей, пожалевших пары вареных картох, стакана молока и сухого приюта для прохожего. Про такое и не слышалось и не читалось. Не раз дед приводил вдом то заозерцев, не успевших засветло добраться до райцентра, то каза­ хов с дальнего аула по той же причине, и всегда мне приходилось забираться на полати— изба-то тесноватая. Итолько ли моя непросохшая одежда игрязные сапоги были причиной столь явной неприязни, да еще и не в одном доме? Вряд ли, нечто иное угадывалось за этим, оставляя мне горькое удивление да зарубку на сердце. Грязь надороге хотя и подвяла, но все еще держалась в густом замесе. Ошметки ее липли к сапогам, вязали шаг. А вдруг тот приземистый, с крутой шеей, мужик ходит вначальниках, лошадь имеет? Что стоит верховому менядогнать— пустяки. А догонит— не устоять. Тут и бокс не поможет, если начнет кнутом охаживать... И я нет-нет да и оборачивался на всякий случай — нет ли погони: лес рядом— туда и сигануть придется, если что. Но, чем выше поднималась заря, тем дальше уходил я от неприветливой деревни, от позора перед самим собой, тем реже и реже огляды­ вался, понимая, что за десять верст, отмерянных в запале, в тревожных думках, никто не поскачет из-за полкрынки молока и двух яиц. Имало-помалу тревожные те мысли растаяли и каквполусне шел я обочиной большака, откидывая шматыглины с сапог, чувствуя, какдеревенеют ноги, тяжелеет изжульканный пиджачишко, немеет спина... Лишь на перекрестке дорог от станции Алачинск итой, по которой яшел, пока­ зался вдалеке грузовичок с желтым, как у осы, «брюшком», и я побежал, чтобы перехватить его, поняв, что это молоковоз, и идет он, борясь с грязью, вИконниково на маслозавод. Иуспел... Но в кабине сидела, женщина с ребенком. Кудамне? Но так опостылела, измотала идушу, и тело эта нескончаемая дорога, что я стал упрашивать шофера взять меня хоть на бочку. Пожилой, усатый мужик с худым лицом, запавши­ ми глазами, слушал меня, не перебивая, оглядывал, скреб себе затылок. — Там же немцы ссыльные, в Ухановке, а ты хотел, чтобы тебя приветили Война-то еще звенит вголове и гудит вгруди у многих. Если удержишься на площад­ ке, влезай. Но учти— машину кидает из стороны в сторону по грязи, придется лежа ехать и все время держаться за ограждение, иначе слетишь... Рисковал шофер, рисковал я, но идти дальше— каторга. Поднялся якокруглому боку цистерны с молоком, притулился на холодной площадке, сцепив руки натонких прутьях поручней, и притих. Замотало меня по рифленомулисту, даже локти и коленки заелозили, хотя яупирался ими изо всех сил. А грязь выше цистерны полетела: шмяк, шмяк— кругом, да и в меня, да и влицо... Но какбыстро пролетали лески, повороты. Полчаса предельного напряжения, тупого терпения и вот оно— Иконниково! Спрыгнул я, едва не ткнувшись носом в землю— так затекли ноги, на въезде в село, какдоговорились, поблагодарил шофера иоколицей— на своюдеревню. Захо­ дить втаком виде я никуда не решился. И странно, знакомая дорога будто сама меня повела, и откуда силы взялись. Скорее, скорее— вот за тем поворотом болотина, за ней перемычка, а там и деревня!.. И все же высунулась она из-за леса крайними дворами как-то особо, непривычно. То ли давненько не выходил я кней с той сторо­ ны, то ли зелень разрослась погуще, то ли мое восприятие стало иным, но сперва даже крыша одного из знакомых домов не узналась. Радость, осветившая меня на миг от осознания конца мучений, скорой встречи с матушкой, дедом, всем тем, чем дорожилось-жилось, от надежды на успокоение и понимание, на отдых — вдруг