Сибирские огни, 2005, № 2
С Еленой поделился малодушно болью этой. В ответ услыхал то, что и должен был услыхать: — Знаешь, Костя, если бы меня вот так прикладывать стали, я бы ушла молча и никогда не появлялась там больше. — Вот и уйду. Скоро! — заверил я жену. Однако забродили во мне мысли мутью бражной, как во взорвавшейся когда-то бутыли Осипа: «Уйду— значит, место Тихону уступлю. То-тоженушку его порадую!.. Уйду— значит, газета ижурнал сдохнут, Тихонь- кому их не вытянуть... Уйду— значит, на фоне суда с Налимом и всех пасквилей подума ют многие: «Нет дыма без огня...» И надо ли уходить, если большинство писателей мне верит, если так дружно указали на дверь Налиму?.. Да и куда уходить— в безработ ные?.. Нет, работу, конечно, найду, но это скорее всего будет поденщина, не по душе. Стоит ли «шило на мыло менять»? Да как только уйду я, Налим тотчас объявится с требованием восстановить его в организации. Тихонький непременно дрогнет...» Такие вот мысли и в Межениновке порой доставали. Уходил от Елены, ликую щей над первыми урожаями, курил на бревне, вонзив в него старательно отточен ный топор, отражающий жалом своим вечернее зарево. Под усталостью душевную смуту скрывал... Частенько отвлекал меня от этих безрадостных раздумий межениновский му жик дядя Петя, кривоногий, будто полжизни на бочке просидел, плешивый, давно уж старик по возрасту, но годам не сдающийся. Дядя Петя стал для здешних «мичурин цев» подмогой, чуть ли не Богом посланной. Дело в том, что на скопленные за долгую жизнь сбережения выкупил он в дышащем на ладан совхозе колесный трак- торишко «Владимирец» и стал возить на участки навоз, доски, жерди, распахивать освобожденные от завалов сотки. Плату брал умеренную, а с незамужних женщин и того меньше, их он особо жаловал, живя после смерти жены бобылем. Ну а к нам особым расположением проникся, видя нахрапистость нашу: не верил ведь, что мы в первый же год что-то посадим и вырастим, участок, нам выпавший по жребию, костерил всяко: «Досталась же вам деляна — черт не только ногу, шею свернет! Не дачники вы, а неудачники!» Подивился вскоре, огурчиков наших первых отпробовав, и по привычке подтрунивать стал: «Вот что значит свой надел, небось в совхозе бы так не пластались!» Помогать нам стал почти задаром, с условием шутливым: «Вот свой дом до ума доведете— приезжать буду чай пить. Когда, глядишь, чего покрепче плеснете!..» А о Елене говаривал: — У меня жена такая ж была: есть на что посмотреть, есть за что подержаться, а работать начнет— залюбуешься. Гляди, Константин, я тренажер куплю, ноги на ём выправлю — уведу у тебя бабу! Всегда-то он с шуточками-прибауточками... Остановив тракторишко, дядя Петя ковылял к нам, лыбясь не только губами — глазами и даже бугристо-морщинистым лбом под старой дерматиновой кепкой. Та ких балагуров, как дядя Петя, теперь все меньше остается— издерганы люди жизнью и друг другом, устали от безнадеги, от безверия больше, озлобились, а этому, будто все нипочем — весел, похваляется: — Ты вот, Константин, к примеру, тыщу в день заработать можешь? Нет?.. А я вот сёдни огреб! Даже с гаком: вон там, на горке, одному хмырю чуть не весь луг вспахал— тыщу в карман, бутылку в руки! — Ух ты! Дорого... — вырвалось у Елены. — Дорого для ворога, — ничуть не смутился дядя Петя. — Я же знаю, с кого драть, с кого брать, кому за так... Стаканы у вас в хозяйстве найдутся? Елена, оберегавшая меня от выпивок, мигом сообразила: — Нет, мы пить не будем. Домой пора... На электричку надо успеть. — А вон такси ждет! — с важной небрежностью махнул дядя Петя в сторону своего в алый цвет крашеного «Владимирца» и вынул из-за пазухи замасленного бушлата отпитую на четверть бутылку водки, заткнутую морковкой. Подставляй, Костя! А ей наливать не будем, раз уж так не хочет. Нам больше достанется! на бревно сел, плешь запотевшую обнажил, кепку-восьмиклинку сняв, глянул хитро. Или сжалимся — нальем?.. Ладно, так и быть, сердце не гайка! 7 Заказ № 374 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2