Сибирские огни, 2005, № 2
вители, способные помешать следствию, однако дело при всем том может стать весьма громким, скандальным, стало быть, может благотворно отразиться на его карьере. Показания я давал страстно и от волнения сбивчиво, больше упирая на то, что Налим — клеветник матерый, стукач, подлец, клеймо некуда ставить. — Возможно, возможно... — улыбаясь с чуть ли не ласковой грустью, говорил уполномоченный. — Но ведь он писатель-фронтовик, орденоносец, один из лиде ров республиканской партии и вхож даже к наместнику Президента... — Все равно вы должны исходить из презумпции невиновности, — вспомнил я то немногое, что известно мне из юриспруденции. — Из нее, родимой, исхожу! Что ж, дальше идем... Вы остановились на... Этот молодой да ранний опер явно хотел казаться значительней и надеялся, видно, без проволочек выудить из меня «чистосердечное признание». Не добив шись этого в первый же день, был заметно раздосадован... А мое состояние описывать не стоит, достаточно сказать, что, вернувшись до мой и не застав там никого, влил я полфлакона «Тройного» одеколона в стакан, разбавил водой — жидкость стала белой, как взвесь извести, заставить себя прогло тить ее было не так-то просто. Но тут услыхал я, что Елена отпирает дверь ключом — и маханул залпом. Одеколонная вонь меня и выдала. — Костя, ты совсем алкаш, да? Одеколон уже пьешь?..— жена больше испуга лась, чем возмутилась. — На бутылку не наскреб. — А с какой радости? — Налим меня посадить решил. И все ей рассказал. — Ну и с чего же тут пить? Умные люди поймут, что Налим сумасшедший. — Умных мало, а большинство меня трепачом и вором называть будет! Конеч но, тебе-то что... Однако пойти вразнос не успел — зазвонил телефон. В трубке узнал я голос бывшего писателя-деревенщика, переключившегося «по велению времени», как он сам говаривал, на более доходную «нефтяную тему», но не преуспевшего и в ней. Узнал его не без труда, поскольку до недавних пор говорил он со мной чуть ли не с заискиванием, всячески восторгался моим творчеством, организаторскими способ ностями и кипучей деятельностью, однако узнал на днях от меня, что книга его в «Образе» издана не будет, что с этой «шарашкиной конторой» я завязываю вообще, что он может судиться со мной, если так хочет, но денег на выплату аванса по дого вору нет и не будет, да и договор-то я с ним, кстати, не подписывал — есть лишь подпись прекраснодушного пана Тимульского. С фальшивой озабоченностью нефтяник-деревенщик сообщил мне: — Слухи по городу пошли... будто наш губернатор приплачивает тебе в долла рах... — тут он сделал паузу, явно выжидая мою реакцию, но я молчал, прислушива ясь к себе — как растекается во мне тепло от проглоченного одеколона и как встре чается с холодной волной новорожденной злости, — потому добровольный инфор матор, не выдержав, продолжил: — Будто бы ты ему поддержку всех писателей обе щал. .. и художников... ну, всех, кто в культуре... Вот что уже болтают люди! — на всякий случай он якобы возмутился, но, так и не дождавшись моей реакции, был этим настолько удивлен, что несколько смешался, забормотал: — Кто говорит — долларами, а кто — марками, губернатор ведь немец... Не слышно, что ли, меня? — Еще как слышно, — ответил я спокойно еще, однако уже сжимая трубку, как эфес шпаги. — А вот интересно — тебе аванс лучше долларами или марками выпла тить? Тут мой вызревающий недруг смешался еще сильней. Голос у него стал чуть ли не заискивающим опять. — А, что ли, можно?.. Есть разве?.. — Делиться жалко! — крикнул я и бросил трубку. «Валютные слухи» вывели Елену из себя: 91 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ № h ШКОЛА ЛЮБВИ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2