Сибирские огни, 2005, № 2

— Ты о сыне, что ли? — не понял я, верней, не захотел понять. — А о ком же! Он на год меня старше, но я покрепче — всегда его бил... Он же, блин, припадочный: чуть что— кулаками махать. Вот у него сопатка и не заживала... Полсрока только отмотал, еще столько же на нарах кукарекать, их ведь там, таких, всех петушат... Ну, дурак, в натуре, да же? На фиг надо насиловать? Хорошо попроси — сама даст. Верно, командир? — Тебе видней, — буркнул я, уже больше расстроенный не своими обидами и огорчениями, а вестью об Андрюшке. — Мне, может, и видней, да и ты не прибедняйся, — сверкнул в улыбке крупны­ ми зубами. — Вижу: тот еще. А пойдем-ка прошвырнемся, снимем пару телок? Хочешь?.. Или у тебя постный день? — Постный. — Обижаешь, командир! — Слушай ты, сержант или как тебя?.. — Ефрейтор! — Слушай, ефрейтор, тут еще Саня когда-то жил, с твоей стороны, — хилый такой, будто насквозь больной... — Давно скопытился, жалко. Осип еще уезжать не собирался, не подшился еще— Саня помер. Помню, выл, как собака, Осип-то, он, может, и не уехал бы никуда... Слышь, командир, а ты тут жил, что ли? — Давно очень, ты тогда под стол пешком ходил, и полгода всего... — сам подивился, что столь краток срок, а так памятен. — Земеля!— обрадовался парень. — Пусть и полгода— все равно мы соседи!.. Давай, командир, выпьем за встречу, познакомимся заодно. Я как раз выходной, могу за парочкой сгонять... Только денег у меня на одну. Добавишь? К себе прислушался — выпить сейчас в самый раз. Достал деньги, отсчитал, протянул «бывшему соседу». — Гони, ефрейтор, я на крылечке Осиповом подожду. Парень, придерживая шляпу, резво пошел по улице, обходя и перепрыгивая забитые снежной крупой лужи. Полы его пальто развевались, как крылья. У начала переулка он обернулся и крикнул мне: — Только не уходи, понял?.. В магазине, блин, потолкаться придется, а если разобрали — к цыганам пойду. Жди меня, командир! Я поднялся на чужое крыльцо. Закурил. И до этого на душе просвета не было, а как узнал невеселые новости — еще черней стало. Вспомнился дикоглазый Андрюшка: сидит в клетчатой рубашонке на полу, ката­ ет золотистые луковки, молчит... будто судьбу свою гадает на этих луковках... страш­ ную... А я ему когда-то самострел сломал... Может, не сломал бы — иначе все сложилось... И у меня все могло быть иначе... Это уж точно: если б тогда, много лет назад, не проснулся вовремя — зарубил бы меня топором ненормальный Саня... А еще в этом доме мог бы родиться мой первый ребенок — скорее всего сын... Мог бы... Разве такое могло без возмездия остаться?.. И совсем по-иному могло быть, если б Елена ушла отсюда без меня, от меня... Я бы остался и потихоньку спивался вместе с Осипом и Саней, ведь без Елены какая жизнь?.. И Осип утешал бы меня, не очень-то веря своим словам: «Не горюй, ясно море, утрясется все, устаканится!» А Саня, то ли с жалостью, то ли с ненавистью, твердил бы мне: «Как же ты Ленушку не уберег, бляха-муха?..» А Андрюшка поглядывал бы на нас угрюмо, катая по полу шелудивые луковые головки... Отбросив обуглившийся сигаретный фильтр, я спустился с крыльца Осипа, с бывшего его крыльца, с бывшего — нашего. Решил: иду домой, сейчас же. На запорошенном снежной крупой крыльце написал пальцем: «Пока, ефрей­ тор!» И пошел прочь. Пока, ефрейтор! Пока!.. Будет мне худо, я еще приду. Лопнуло терпение. Тимульского перед выбором поставил: или ты сдаешь ди­ ректорство, или я вывожу «Образ» из писательской организации. Больно было смот­ реть в его собачьи глаза: уж так ему поглянулось директорствовать в роскошном и АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ SgKk ШКОЛА ЛЮБВИ