Сибирские огни, 2005, № 2
АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ Только эти две кары, павшие на тебя и на меня, никак равнять нельзя: твоя-то шишка скоро пройдет, следа не останется, а я повержен в прах, будто Фаэтон, сра женный молнией Юпитера. В «Метаморфозах» я описал эту историю, вовсе не ду мая тогда о горьком пророчестве, но ты, старина, никогда не прочтешь этой книги, никто не прочтет— пеплом стала она... И вся моя жизнь — пеплом... И все-таки — за что?.. Скажи, Пеант, разве можно так жестоко наказывать за старые стихи? Разве Аристид был изгнан из отчизны за бесстыдные «Милетские рассказы»? Разве Гимефион поплатился как-нибудь за прелюбодейную свою «Си- бариду»? Не был изгнан даже Евбий, сочинитель грязной истории, в которой учил женщин вытравливать плод!.. А я учил всего лишь любить и разлюбливать, верней, дерзнул учить, мало что понимая в этом, потому и не смог научить никого ни тому, ни другому... И придет ли когда за мной тот, кто сможет?.. Столько лет я в разлуке с женой! Лишь во сне вижу солнце Италии, мерзну, мне нечем дышать, я умираю в этой чужой дикой стране. За что столь жестокая кара, Пеант?.. Молчишь? Не знаешь... Вот и я тоже не знаю, догадываюсь только, но никогда тебе про это не скажу, никто не узнает... А все-таки дай-ка мне еще глоток теплого вина. Может, оно сморит меня, и просплю до утра. А утром опять выглянет солнце, и мне станет хоть немного легче... Только не уходи от меня ночью, будь рядом... Стыдно признаться: страшно одно му... А если бредить во сне начну, не слушай, не вдумывайся: я и здоровый такое мог наплести, а уж в бреду... Эге, опять мрачный туман из углов ко мне пополз... Да не дым это вовсе, гово рю же тебе, ни при чем тут очаг... Забери вино — тошно... Слушай, Пеант, а ты вот познал самого себя?.. Чего глаза пучишь, будто при запоре тужишься? Не понял?.. Ну, себя самого познал или нет? Сам — себя?.. Чего зубы теперь скалишь? Я ж не про то вовсе, срамник!.. Вот видел я в молодости надпись на храме Дельфийском: «Познай самого себя». С тех пор из головы не выхо дит: познал ли себя, познаю ли когда?.. А ты, пройдоха, говоришь, что давно уже себя познал. Врешь ты, Пеант, нагло врешь! Про таких, как ты, занятная загадка есть: «Все критяне лжецы», — сказал критянин — правду он сказал или ложь?» Вот сиди, хоть всю ночь пыхти, отгадывай. А я с закрытыми глазами полежу, веки ужасно тяжелыми стали... Вот уплываю куда-то, улетаю... Снова Рим вижу... Гневное лицо старого Августа... Ах, как он зол на меня, будто уличил Назона в прелюбодеянии на женской половине своего дома! Не меньше, видать, гневен был, когда изгонял дочь свою Юлию старшую и внучку Юлию младшую. А ведь та и другая очень высоко ценили мои стихи, называли лучшим из римских поэтов. Долго хранило Назона их покровительство... А потом Август выгнал их из Рима, как выпи- нывает строгий хозяин не в меру расшалившихся или нагадивших кошек. Следом и меня — вот так же... Будто и впрямь лишь от моих стихов разгорелся в обеих Юлиях любовный жар... Да если это и так — что же? Запрещать стихи?.. Да тогда надо запретить вино, которое горячит нашу кровь, надо и солнечный свет запретить, ведь от него зарожда ется в винограде буйная сила. Заодно надо запретить сны — уж чего в них порой не привидится! Запретить надо полные страстей истории наших богов. Нет, великий Август, не только за стихи ты меня покарал, хоть и не обмолвился об этом. Тебя разгневало, что поэт не донес на Юлию младшую? В этом усмотрел ты мою неверность?.. Да, конечно, поэты бывают болтливы, особенно после двух-трех выпитых кубков, но доносить... Вокруг тебя, Цезарь, немало тех, для кого доносительство стало ремеслом, за чем же ты от поэта требуешь того же?.. Нет, спаситель отечества, уж ты прости, Публий Овидий Назон доносить не станет. Да я проклинаю свои цепкие глаза, увидавшие тогда... в покоях Юлии млад шей ... Но я откушу свой язык, если начнет он произносить, что я тогда увидел!И кого 70
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2