Сибирские огни, 2005, № 2

рокой спине через моря на Крит?.. Нет, Пеант, все-таки ты не Зевс, она не Европа... Говоришь, и похищать бы теперь не стал?.. Так, значит, «лекарством от любви» стал деревянный черпак?.. Ах, еще и кулаки? Они у нее увесистые... И не только тебя, говоришь, молотила?.. Как же! Помню этого волосатого, этого кряжистого полувар- вара... Так он ей кто — муж? любовник?.. Не знаешь, а надо бы узнать, прежде чем к ней пристраиваться... Разукрасили же они тебя! Слушай, толстяк, а ты ведь прекрасен теперь, как сам Аполлон, прозвище кото­ рого— Пеан. Он— Пеан, ты— Пеант, вон даже как!.. Твоя шишка светит, как солнце! Тебя должны окружать музы! Где они?.. И их нет, и не обладаешь ты даром предви­ денья, каким наделен в полной мере Аполлон: не трудно ведь было предугадать, чем твои похотливые плутни закончатся. Но и этот урок тебе на пользу не пойдет... А ведь ты, дружище, лишь малость младше меня, пора бы тебе, как отставному гладиатору, вооружиться деревянным мечом и лишь бахвалиться на досуге былыми своими схватками. Когда же ты угомонишься, Пеант?.. Вот я теперь — как старое оливковое масло: не годен для того, чтобы насытить и усладить чью-то плоть, а годен лишь для освещения... Что, не понял? Ну, так старое прогорклое масло только в светильниках и жгут... И чего ты зубы-то скалишь? Чего усмехаешься криво? Хочешь попрекнуть меня внучкой добропорядочного римлянина Таидой? Так ведь одна она, считай, в этих стылых Томах по-латински говорит. Как же мне к ней не потянуться, как не сойтись нам?.. Да и ничего такого у нас не было... почти... Так, от тоски и скуки. Да и когда это было — аж позапрошлой весной. Вспомнил! Ничего подобного давно уже себе не позволяю. Да и не надо мне... Эти восемь лет ссылки источили меня, превратили в старца. Зиму нынешнюю точно не переживу. Не гляди, что подтруниваю над тобой, смеюсь. Просто кашель на время отпус­ тил и жар схлынул, да и ты, старый плут, сумел меня развеселить... Ветры-то опять студеные потянули. Это они выдули из меня здоровье после­ днее. Скоро опять Истр ледяной коркой затянется... Вот уж проклятые места, здесь даже море порой сковывает лед. Край земли да и только. Как это я в своей элегии писал?.. Вижу по твоей умиленной роже, Пеант, что не понимаешь ты стихов. Да и кто ж в этом диком милетском городе способен их понимать?.. И души моей никто здесь не поймет, так и умру... Не спорь, Пеант, я куда раньше тебя испущу дух, не обманы­ вайся тем, что сегодня мне немного лучше, не обманывайся, чтобы меньше горе­ вать потом. Просто сегодня утром редкий в здешних краях яркий свет ворвался в мое окно — порадовал, а потом ты позабавил меня, вот и полегчало... Но опять затянули небо тучи, холод идет... Вот когда Истр подо льдом скроется, я и умру. А ты, толстяк, и думать не смей, чтоб раньше меня! Ты, может, если позволено будет, увезешь мой прах в Рим. Не я, так урна с прахом моим увидит великий Град!.. Слушай, Пеант, а я ведь уже и эпитафию себе сочинил, вот что следует на надгробье моем высечь: Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель, Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим. Ты, что мимо идешь, ты тоже любил, потрудись же. Молви: Назона костям пухом да будет земля! Каково, а?.. Ну вот, даже ты понимаешь! А кто же лучше поймет эти строки, чем моя Коринна?.. Говоришь, ночью я опять бредил, звал ее? Да ведь не услышит она голос мой в Риме, никто отсюда не услышит... Что-то выстыл опять этот постылый дом. Или ты, плут, жалеешь дрова? Ну-ка подбрось в очаг, чтобы пожарче горело. Такой сырой дом, дров не напасешься... Укрой меня чем-нибудь, знобит. И не уговаривай поесть. Не хочу! Это ты жевать можешь все время, вот у тебя брюхо и растет... Я сейчас ничего не хочу, даже стихи сочинять не хочу! Сколько их написал, сколько отправил на родину... А помогли они в беде моей? Нет!.. Значит, и нет в них вовсе никакой силы, значит, зря я тратил на них время... Не хочу больше!Да и не могу уже... А ты знаешь, Пеант, когда умирает настоящий поэт?.. Когда уже не может писать... Или не хочет. 5 Закак Нч 374 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ