Сибирские огни, 2005, № 2

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ № . ШКОЛА ЛЮБВИ Бежали мы к машине, провожаемые ошметками матов. На сиденье откинулся — трясет, прямо-таки колотит, а в голове одна мысль: «Да неужто эти троглодитки для кого-то тоже матери?..» Но зять сумел унять трясучку мою восторгом искренним: — Если б не «корочки» твои — не видать нам водяры!.. Мне бы такие!.. Всегда действуют? — Безотказно! — И на гаишников, скажешь, подействуют? — Не проверял. Но, думаю, и на них впечатление произведет. — Да, блин, мне бы!.. — еще пуще позавидовал зять, но все же засомневался: — Так это в «дыре» нашей действует, а в Москве-то поди не очень?.. — Ив Москве не хуже!— соврал я, восклицанием подпирая шаткость утвержде­ ния своего. А дома, едва дверь отворив, увидал красную крышку гроба. Будто током шиба­ нуло. Только теперь по-настоящему осознал: смерть вошла в наш дом. И стыдно стало за недавнее самодовольство свое. И больно. И страшно. Еще жутче стало, когда увидал отца, стоявшего в дверном проеме большой ком­ наты, расширенными от ужаса и остановившимися глазами наблюдающего за тем, что происходит в ней. Происходящее было сокрыто от взгляда моего, поэтому бро­ сился я вперед. И в памяти моей запечатлелось тогда то, что очень хотел бы напрочь стереть, да не в силах: два мужика, геологи, хорошо знакомые мне с детства, перекла­ дывают маму с двери, мною снятой, в гроб. Это выходит у них ужасно неуклюже и суетливо при том. Безжизненное тело прогибается в поясе, изо рта мамы пузырится розоватая смертная пена... Сестра с двумя подружками, кореянкой и татарочкой, будто страхом обездвижены... Я кинулся помогать мужикам. Спину мамы стал поддерживать. Не улавливая ладонями былого тепла, на лицо ее старался не смотреть, чтобы розоватых пузырей не видеть. Бывало в моей жизни страшное, но такое — впервые... Наконец, переложили в гроб. Сестра с подругами стали утирать розовую пену с маминых губ, укладывать правильно руки на груди, мешочек с солью в головах положили. Геологиня-кореянка, сказав, что это просто необходимо, еще и «заземле­ ние» сделала: обмотала палец мамы зачищенным медным проводком, другой конец его воткнула в цветочный горшок с землей. Уверяла, что так, дескать, тело сохранней будет... А татарочка для этой же цели притащила таз со снегом и льдом, поставила на пол под гробом. Я смотрел на крохотные пузырьки во льду и думал, что в них тот самый воздух, которым еще недавно дышала мама. Воздух прошлых дней... Сестра с подругами укрыли маму купленным мною гипюром. «Так вот он, саван, и есть!..» — вспомнилось мне слово не то что забытое, но из-за редкого упот­ ребления ставшее не столь страшным. Полиэтиленовые маки и розы тоже пригоди­ лись — ими был обложен гроб по периметру. Подошедшие старухи удовлетворенно заперешептывались: «Вот теперича красиво... Куды с добром!..» Все это время я бездействовал — столбом стоял, тупо глядя на суету вокруг гроба, и столь же тупо недоумевал: «О какой красоте они говорят?.. О добре ка­ ком?..» Запершило в горле, глаза заволокла влажная муть. Я смаргивал слезы, утирал их украдкой — ведь женщины даже не плачут теперь, заделье найдя... Но тут пришли три пенсионерки, недавние геологини из маминого отдела, под­ руги ее задушевные, которые и в годы маминой болезни не забывали ее навещать. Запричитали, заголосили. Одной из них, еврейке низкорослой, даже худо стало — каплями ее потом отпаивали... И чуть полегчало мне от мысли, что смерть мамы не только для нас горе... Однако бездействие становилось все тягостней. Решил принести еще льда на ночь, взял на кухне таз побольше. Галинка пошла мне помочь, я бы и один справил­ ся, да понял, что хочется ей хоть ненадолго отлучиться из квартиры, где поселилась смерть... С крыши нашего дома как раз в этот день жэковские рабочие посбивали огромнейшие сосули, чтобы они, теплом весенним лишенные былой скованности, кого-нибудь случаем не пришибли. Сосули разбились при падении на разнокалибер­ ные куски, нам осталось только собирать. Осколки льда были грязноватыми от ко­ тельной золы, но мне все равно вспомнилось детство: в эту же пору, нет, чуть глубже 54