Сибирские огни, 2005, № 2

Мы бродили с ней по дорожкам едва начинающего желтеть больничного сада, часто присаживались на скамейки, потому что мама была слаба, я рассказывал об экзаменах, о Томске, старался вспомнить побольше смешных историй, просил не расстраиваться, что отступил от намерения пойти по стопам родителей, обещал стать высококлассным химиком, и мама не упрекала меня: «Ты, сынок, совсем уже взрос­ лый, тебе решать, плохого, думаю, не выберешь...» Почти эти же слова повторила она, когда разговор зашел о моей новой подруге, когда с жаром стал я нахваливать Ромашку. Мама с грустью слушала меня, и едва сказал я, как обрадовалась Ромашка моему приезду, как расстроилась, что всего лишь день будем вместе, зазвонил над­ рывно будильник моих наручных часов. Бог мой, как мне стало стыдно, мама ведь все поняла! — Иди, Костя, — сказала она, — а мне уже прилечь пора, устала... А в глазах боль - как от брошенного мной когда-то мелового камешка... Тогда времени на маму пожалел. Не вернуть того времени. Ничего не вернуть... У похоронных хлопот один лишь плюс — отвлекают, заслоняют хоть ненадолго от горя. Еще до рассвета выехали мы с мужем сестры на его алом, купленном с рук «Жигуленке». В дни похоронных хлопот машина — подспорье великое. Первым делом оповестили о случившемся немногочисленную родню. А в дет­ стве, помнится, впотьмах бегал я вестником горя, слезами давясь запоздалыми... Все родственники — по отцовской линии, к маме не очень-то расположены были, до сих пор помня распри ее с бабушкой моей Анной Ивановной, но от вести недоброй все же всколыхнулось в них искреннее сочувствие. Потом отправились мы в поликлинику — выписывать свидетельство о смерти, потом на почту— давать телеграммы трем маминым сестрам, вовсе без надежды на их приезд: пораскидала жизнь за тысячи километров... Потом — в Геологоразведоч­ ную экспедицию, где всю жизнь проработали отец и мать, куда и сестренка моя устроилась не так давно в плановый отдел. Плановички заохали, полезли со скорбно­ бестолковыми расспросами, хорошо что среди них была профсоюзная лидерша, зампредразведкома, она-то перевела разговор от эмоций к делу: могилу, дескать, наши парни копать будут — из бурового молодняка, сварщики оградку сделают; гроб, машина, автобус тоже, мол, за нами, не волнуйтесь... Вот ведь сам над такими упертыми активистками посмеивался, видя их в фильмах или в книгах, а как припек­ ло — и отношение совсем другое... Далее — похоронное бюро. Там навсегда я сдал мамин паспорт, духовой ор­ кестр заказал, купил вафельные полотенца, на которых гроб опускать... Приехали на кладбище. В приземистой избушке смотрителя его не по прописке жизнерадостная жена, разлив по тарелкам дымящийся суп трем сыновьям-погод- кам, записала деловито в толстый разлинованный журнал годы жизни мамы, время похорон, пометила, в каком квартале будет могила, ворча при этом беззлобно: «Ох- ламон-то мой брательника поехал навестить, вот и верчусь одна, да ничо — справля­ юсь, не инженерска работа...» Ее малолетние рыжеволосые архаровцы резво моло­ тили в это время ложками, не обращая на посетителей ни малейшего внимания: вот где жизнь со смертью мирно уживаются-то!.. И в граверную мастерскую успели, и даже насчет памятника с кооператорами договорились, а в магазине на Геологической, как раз напротив того места, где когда- то стоял наш двухэтажный дом, скупил я все полиэтиленовые розы и маки, да еще гипюр для украшения гроба взял. Когда о гипюре с продавщицей советовался, она меня вдруг узнала, сразу догадалась: «Ой, Танечка померла!» -— и давай слезы ладо­ нью размазывать. А я — как бревно — ни слезинки... Заехали ненадолго домой. Тихо: барабанные перепонки тишина гнет. Тело мамы— уже лишь тело! — неподвижно и прямо лежит на застеленной простынками двери. У Галинки круги под глазами еще темней, белки красны, а на щеках не просыха­ ют две блестящих дорожки. Отец не плачет, сидит на диване, взгляд неподвижный на саврасовских «Грачей» устремлен. «Уж лучше бы он плакал, рыдал даже, — поду­ мал я, — а то как бы не случилось чего...» 51 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ