Сибирские огни, 2005, № 2

можно сказать. «Поезд Дружбы» называется, но такие в нем страсти полыхали лю­ бовные!.. А жена с дочкой еще летом в Киргизию уехала, к своим... А в Лодзи, в ночном клубе — с ума сойти! — стриптиз... сентябрьские ночи в Польше сырые, холодные... а рядом комсомолочка-хохлушечка, ударница комтруда, ладная такая, сбитая, с короткой стрижечкой... смеялась звонко, пела, а потом носом захлюпала: впервые мужу изменила!.. «Не плачь, певунья сероглазая, я тоже — впервые...» Страшно, стыдно, но и в темнотище светло... и гром не грянул, и молния не разит, и никто не узнает никогда... «А давай попробуем, ну, как в фильме том эротичес­ ком. ..» «Мне бы каяться, а я счастливая такая... можно, я спою тихонько-тихонько, никто не услышит, только ты ...» И никто не узнает никогда-никогда... Я был твердо уверен: если Елена узнает о моей измене, непременно меня бро­ сит. А в то же время и не считал случившееся изменой. Потом не раз еще было... Но совсем и не много, если учесть, что в студии моей поэтессочек потрясающее боль­ шинство... А потом и командировки творческие пошли косяком, с «приключения­ ми» иногда... Но главное, чтобы Елена, любимая моя, не догадалась, не почувствова­ ла даже... И это удавалось долго. А вот тягость пьянства моего она прочувствовала, бедняга, сполна. Опасения мамы оказались не напрасными: богемная, если ее так можно назвать, жизнь стала засасывать меня. Сперва пил «от радости», оглушенный своими, по большей части мнимыми, успехами, потом просто «для поддержания поэтического тонуса», а уж потом «от непрухи безвылазной»... О сумбурных и скоротечных романах моих Елена даже и не догадывалась, без­ денежье переносила почти спокойно, а вот мою нарастающую приверженность к Бахусу пыталась всеми силами сдержать, но не получалось: я твердо стоял на том, что поэтическое творчество просто-таки немыслимо без регулярных, чуть ли не ри­ туальных возлияний, обостряющих якобы мироощущение. Два-три раза в неделю, а то и чаще, допоздна я просиживал в одном из кабине­ тов филиала Западно-Сибирского издательства в компании профессиональных писа­ телей, каждый из которых был лет на десять-пятнадцать старше меня, но в их кругу чужаком я не был. Начинали с пива— пивной киоск через улицу наискосок— порой приносили ведро хмельной влаги, и всегда находилась вяленая или копченая рыбка. А уж темы для разговоров, для споров искать не надо: о литературе, рыбалке, охоте и, конечно, о женщинах... Сумасбродное гусарство этих пирушек было мне по духу: разговоры и споры были всегда живыми и страстными, любой неискренний человек вылетал из нашей компании пулей. Пиво было лишь затравкой, потом кто-нибудь непременно предлагал «осадить» его водочкой. Бросали на пальцах жребий, кому идти в гастроном, или гурьбой от­ правлялись в погребок Дома ученых. Часто примыкали к нам и художники, и актеры, и ученые. Углублялся, но становился еще более бурным поток наших споров, свер­ кали каламбуры, рождались немыслимые импровизации, а апофеозом дружелюбия всегда было совместное пение романса «Гори, гори, моя звезда»... Тогда в писательской братии еще почти не было ослепляющих и оглушающих антагонизмов, умели друг друга слушать и понимать. Гонорары еще водились, было что пропивать, но не это толкало к пьянству, а, как теперь понимаю, желание хоть в узком кругу быть распахнутым настежь, не притворяться «идеологически выдер­ жанным», быть собой... Я и теперь не без интереса вспоминаю застолья тех лет. «Богемные нравы» завел я и в своей студии— семена порока, как говорится, пали на подготовленную почву... А когда «прокатили» меня в Москве на приемной комиссии Союза писателей, чем сейчас можно бы гордиться, я, не найдя в себе сил вздернуться, еще крепче запил. Отказ в приеме приравнивал к непризнанию моего таланта вообще, к жизненному краху. При моей мнительности казалось мне, что чуть ли не все шушукаются за спи­ ной: «Вот он, которого не приняли!.. Не писатель он вовсе, а лез со свиным рылом в калашный ряд!..» Вот тогда-то мы, с таким же «непризнанным», только прозаиком, ровесником моим, отчаянно глянули в гипнотические очи «зеленого змия»... Елена тот год долго звала «черным». Даже не пропитые мной деньги так огорча­ ли ее, а то, что опускаюсь я, деградирую, и что, при моих головных болях, могу после 41 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ