Сибирские огни, 2005, № 2

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ № ШКОЛА ЛЮБВИ Особенным успехом пользовалось тогда мое стихотворение, посвященное доч­ ке. К тому времени я уже поборол давнишнее свое убеждение, что поэт должен быть непременно одиноким — без семьи, без детей, без быта: настоящему поэту, решил я, вполне по силам даже быт неимоверным усилием души и воли превратить в поэзию, как графит — в алмаз, вот и писал пребывающей еще в младенчестве дочке: «С надеждою, тревогой и любовью, я, твой творец, склоняюсь над тобою...» Это стихот­ ворение тем, видать, и забирало, что без вранья: как же не полюбить мне этого трогательно хилого, но рано проявившего смышленость и своенравие ребенка!.. Противостоя быту, я романтизировал и идеализировал в стихах наши отноше­ ния с Еленой, которые, увы, не стали более ровными и после рождения Машуни. Но ни романтизировать, ни тем паче идеализировать свою работу в институте было мне не по силам: понял, что долго не выдержу... Смута мыслей моих диковинным образом (уж не телепатическим ли и впрямь?) передалась маме. Вот уж всполошилась! Отписала мне, что это безумие — бросать науку, за которой будущее, которая кормит, наконец, а то ведь «болото богемы» и «трясина безденежья» засосут меня и погубят. И тоже на счастливчика Бородина ссылалась. Отдельно и особо апеллировала мама к благоразумию Елены, просила ее удержать меня от опрометчивых решений, умоляла даже... Елена вовсе не стала меня отговаривать, когда перед выходом второй книжки я все же решил уйти из Политеха, невзирая на то, что одни из моих коллег от души жалели меня, другие крутили пальцем у виска, слыша, что я ухожу на так называе­ мые «вольные хлеба». Быть может, поверила жена в мое литературное будущее, радуясь безумно тому, что писательская организация выбила мне — не члену еще! — вытрясла из обкомовского узконаправленного «рога изобилия» двухком­ натную квартиру. Мамин гнев за ослушание пал на Елену... А «вольные хлеба» оказались весьма и весьма скудными. Гонорара за вторую книжку хватило едва на полгода. Ну, а за поэтическую студию при «молодежке» не оплата, а слезы, радоваться оставалось тому лишь, что работу студии удалось поста­ вить неплохо: студийцы были, в основном, моими ровесниками, общались мы почти на равных, к моему мнению, конечно, прислушивались, но запросто могли и спо­ рить, я ведь загодя решил никого ничему не учить, потому дружелюбие и чуть ли не взаимовлюбленность долго царили в студии, потому и вышел кое из кого толк. Чтобы хоть как-то залатать прорехи в семейном бюджете, пришлось мне подря­ диться рецензировать литературную почту «молодежки» и писать газетные статьи. Печатал их под псевдонимом, чтобы не бросить тень на свою «поэтическую репута­ цию». Тогда и родился горько-иронический стишок: И снова финансы— под корень. Ну что ж, говорю, не беда. Стихи, как известно, не кормят, Лишь поят, и то не всегда. Подать, что ли, голос «по теме»— Читательский отклик «живой»?.. И вот я усердно потею Над важной газетной статьей. Мне сдать ее надобно в сроки — Авансом оплатят, авось. Но вновь негазетные строки Бегут по листам вкривь и вкось! Напором и ветра, и света Газетная блажь сметена!.. Прости мне, товарищ Газета, Тем паче, товарищЖена!.. Эх, не только за прорехи в семейном бюджете надлежало бы мне повиниться перед «товарищем Женой»!.. Это ведь тогда я впервые изменил Елене. За успехи в «работе с творческой молодежью» отправлен был комсомолом в Польшу, на халяву, 40