Сибирские огни, 2005, № 2
нравится: и косая, говорит, и своенравная... А я ей, знай, втолковываю: ты радуйся, дуреха, что Витька наш не один там, ухожен, накормлен, обогрет... Он ведь тощий у меня, вот как я, хуже даже, а сейчас поди и вовсе, как лисапед, стал. Пущай уж жена, кака-никака, его кормит, подцерживат, а там, глядишь, и любовь завяжется... Твоя вот Лена соображат, что мужа первым делом кормить надо, путевая она у тебя!..» Да, мы были счастливы, как никогда раньше, и, быть может, как никогда после... Тут мой слабо прогнозируемый читатель ждет, конечно, союза но, и, чтобы не обма нуть его ожиданий, я, так и быть, пойду на компромисс: но... его не будет. В смысле, что не будет противительного союза: я ничего ничему не хочу противопоставлять. Быть может, темные полосы в нашей тогдашней жизни для того и были, чтобы мы с Еленой ярче и глубже ощутили светлое?.. «Темными полосами» были наши ссоры, вымучивание друг друга, предопреде ленное, если верить гороскопам, полной нашей несовместимостью. Оказалось, что не только неустроенность жизни в домах Осипа и Глебихи была причиной наших стычек: во времянке мы ссорились куда реже, но порой еще больней и опасней. Теперь-то думаю: ничего удивительного, ведь жить с таким человеком, как я, тяжелое испытание... Много раз винил я Елену в наших ссорах, но всегда, пожалуй, виноват был сам. Мы были молоды, счастливы, чувства наши набирали головокружительную высоту, но тем досадней, тем горше, что не раз и не два — многократно! —- вдруг сверзались мы с набранных высот, и от снижения, от падения этого сжималось сер дце, тошно было... Уже ночью опустился АН-24 в аэропорту Усть-Каменогорска, от которого до моего родного городка еще почти две сотни верст. Мне все же удалось в полете отогнать воспоминаниями тревожные мысли о маме, о вине моей, но на земле они вновь остервенело вцепились в сознание, как оголодавшие волки в добычу. Первым делом метнулся к справочному бюро, хотя и понимал, что вылетов на Зыряновск уже не будет. Пухлогубая, будто только что нещадно зацелованная, зем лячка ответила мне в окошечко: «Ночевать, дядя, придется. Первый самолет завтра в семь Москвы... Только туда уже два дня не летали — метет в горах, перевалы тучи обложили. Вам надежней в эту дыру поездом добираться: завтра утром прямиком на вокзал и — чух-чух!..» Я опустился обреченно на скамью под пальмой, раздосадованный и обиженный. Задело меня, что смазливая, курносая и словоохотливая девица окрестила мой горо док «дырой», а еще больше — что назвала меня дядей. «Ишь, племянница нашлась!.. Да я б тебя еще сильней зацеловал при случае, если б ты меня ответом порадовала!.. — и стыдно стало от этой шалой мысли. — Мама умирает, а я тут о чем!..» Перспектива ночевки в Усть-Каменогорске вовсе не была неожиданной: час тенько здесь застревал, возвращаясь на родину. В прежние годы я всегда звонил бывшей отцовой сослуживице Лидии Леонидовне, и эта монументальная властно голосая тетка, без особого, правда, радушия, но безотказно, принимала меня на ночевку. Мне с трудом верилось, что когда-то она была первой красавицей Зырянов- ска и первой любовью отца, впрочем, в последнем я убедился, обнаружив еще в детстве на шифоньере старую отцовскую тетрадь с его поэмой «Лида», из которой узнал, что гордячка Леонидовна отвергла когда-то предложение моего будущего родителя. Семьи у неприступной Лидии так и не было никогда, потому она, быть может, и дорожила так старой дружбой, считая друзьями и отца моего, и маму. С отцом она в одно время училась заочно в Томском политехе, и я дивился спокой ствию мамы, отправляющей мужа на сессию. А вот когда у мамы начались сильные приступы, она говорила мне как-то, превозмогая дикую головную боль: «Не хотела бы я, чтоб отец Лидию взял, когда меня не станет...» Вот потому и перестал я оста навливаться у Леонидовны... Стало быть, предстояла ночевка в аэропорту. Типовое, как две капли воды схожее с томским, стекло-бетонное здание аэро порта на ночь основательно заполнилось народом: Казахстан, если по карте, а рус ских куда больше... Не считая заезжих, все тут земляки мои, только вот теплое чув ство к ним, как раньше, что-то не поднимается, а ведь когда-то, в юности еще, писал, с душой нараспах, про станционный буфет: 3 Заказ № 374 33 АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2