Сибирские огни, 2005, № 2

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ нулась...» Но Андрюшку надо было укладывать: отец ведь ему кроватку до сих пор не завел, вместе спали. Мы с Еленой раздели пьяного Осипа, откатнули его к стене, уложили Андрюшку, погасили свет. Голоса малец, на удивление, не подавал, но мне казалось, что не спит он, лежит с открытыми глазами в темноте, а может, и зажмурил­ ся крепко-крепко, до белизны в переносице, как тогда из-за лука... Уставшая и расстроенная, Елена сразу уснула, не ждала вовсе моих ласк, а я, потрясенный словами Сани, долго не мог уснуть. Когда все же провалился в трясину сна — привиделась жена Осипа, вся в белом, с веревкой на шее... Приснилось даже, что закричал я от ужаса— тонко-тонко, по-детски... Проснулся и понял: не я кричу, а визжит Андрюшка. На кухне уже горел желтушный свет. Осип собирал Андрюшку в садик, а визжал парнишка из-за того, оказалось, что отец умывал его снегом. Вчера, вытолкав Саню, я долго мыл руки и выцедил последнюю воду из умывальника. Осип, закеросинив, не принес вечером воды с колонки, и я тоже не позаботился. Вот и орал Андрюшка, умываемый снегом: — Не хочу снегом!.. Квалтиланты воду вылили, залазы!.. Осип ему отвесил звучный подзатыльник. — Я тебе дам «квартирантов»! Без них, ясно море, мне, может, хана бы уже была!.. Андрюшка завыл еще громче. Я вышел на кухню, морщась от обжигающего ступни ледяного пола и от нежелания видеть похмельного Осипа. — Кончайте воевать. Сейчас воды притащу. Андрюшка волчонком зыркнул на меня, Осип поглядел виновато. — Ладно, Костя, потом. Умыл я его, пусть мужик закаляется. Ты на него не сердись: ненормальный он у меня, видишь... И я ненормальный, и Саня, все мы ту т... А пить больше не буду, не боись! .. Но трех дней не прошло, пошел он в воскресенье на свадьбу к какой-то дальней своей родне, Андрюшку с собой взял. Мы с Еленой вернулись из библиотеки опять к полуночи, застали Осипа уже вернувшимся со свадьбы. И был он не слишком уж пьян, поддат слегка. Приветствовал нас вскинутой рукой, лежа на кровати, голос его был каким-то фальшиво-веселым: — Здорово были, студенты!.. А я жену, ясно море, привел, вот спим теперь. И Андрюшка с нами — валетом! Приведенная Осипом женщина к нам не повернулась, лежала лицом к стене, укрывшись одеялом так, что видна была лишь темноволосая макушка. Утром мы не поднимались, пока Осип не увел Андрюшку в садик: первую лекционную пару решили пропустить. Ночная гостья не встала, когда и мы уже поднялись, лежала, укрывшись с головой одеялом. Я брился и невольно поглядывал на кровать Осипа. Женщина была совсем маленькой, да еще и свернулась в калачик, из-под одеяла высовывалась ее почти детская ступня, по которой я попытался дори­ совать облик лежащей и, склонный к идеалистической романтизации, испытал вол­ нение, даже порадовался за Осипа: вот, не один теперь... Елена тоже порадовалась, сказала по дороге в институт: «Может, наладится у него... Хоть пить меньше станет... И Андрюшке мама нужна...» Вечером этой женщины мы уже не застали. Осип, мрачнее тучи, стирал в коры­ те свое и Андрюшкино белье, ожесточенно тер его по стиральной доске, будто раз­ мазать пытался. Мы ни о чем не спрашивали, сам сказал: — Ушла гадина, даже записки не оставила, дверь не закрыла. И твой одеколон, Костя, выжрала. Стерва!.. «Тошнит меня...» — шепнула мне позже Елена. Осип запил в этот раз без участия Сани. До белой горячки, правда, не доходило, но за полмесяца был трезвым едва ли дней пять. Надравшись, просил у нас и у Андрюш­ ки прощения, плакал даже. Мы от него отворачивались брезгливо, а Андрюшка, не поднимая головы, катал по полу луковицы, занят какой-то своей странной игрой... Потом Осип объявил нам: — В субботу увожу Андрюшку опять к бабке, в Анжерку. Чего ему со мной мучиться, ясно море?.. 24