Сибирские огни, 2005, № 2

В ту весну случится в колонии ещё одно ЧП. Какой-то истеричный псих из ново­ го этапа пырнёт заточкой в темноте барачного тамбура Жмуда Жмудовича (настоя­ щее имя его: Игорь Самуилович), он в больнице скончается. И мне, и другим тоже вдруг станет очень его не хватать, поймём, что безобидный он человек, пытающийся совершить невозможное — сделать из нас людей. Он обладал огромным интеллек­ том и эрудицией, а нашим головам, между прочим, ничего этого не надо было, мы отторгались, как резиновый мячик из водной глуби, и он страдал от этого. Прости нас, беспутных, Игорь Самуиловитч! ПОКУШЕНИЕ НА МОЮ ДЕВСТВЕННОСТЬ В середине лета мне повезло неслыханно: расконвоировали! Ну да, меня рас­ конвоировали! Что это значит? Это значит: я своим примерным поведением (так рассудило начальство) заслу­ жил доверие. Ходить без конвоя — доверие такое. Без сопровождения овчарки. Не свободно так это ходить, куда захочу. А лишь в условленные места. Но ведь всё равно — сво­ бодно! Условленное место — конная база. Это, примерно, километра полтора от зоны. Вот эти полтора километра я могу идти как хочу. Могу шагом, могу бегом, вприпрыжку и всяк. А могу и остановиться, оглядеться, постоять, на небо выпялить­ ся, на прохожих людей уставиться, могу и дворняжку какую ласковую к себе подма­ нить, по голове пёсика погладить, если, конечно, пёсик не тяпнет за руку. На пути и с одного боку, и с другого жилые двухэтажки, длинные, как бараки, да это и есть бараки, только в два этажа, тёмные от грязи и от старости. Вдоль окон (это чтобы не упёрли — из окон следить) женщины вешают на верёвки стираные рубахи, кальсоны. Другие хозяйки колотят палками самотканые половики. На крыльце ска­ чет ребятня-малышня. По такому житейскому реализму я соскучился до слёз. До надрыва в сердце истосковался. Вон добрая женщина с седой прядью волос, выбившейся из-под серого платка, чем-то похожа на маму. Вышла она из дома с тазиком, высыпала золу и всматрива­ ется в прохожих озабоченно, с печалью. И в меня всматривается. Что она такое заметила в пацане? Худобу и одёжку с чужого плеча? А вон парнишки пинают футбольный мяч. И мне очень хочется подскочить к мячу и тоже пнуть. Как это здорово — иметь возможность гонять по двору футболь­ ный мяч! Но впереди идут два зэка, старше возрастом, тоже бесконвойные. Ой, впрочем, один из них уже не зэк, он бывший зэк — это Куц. Мне нельзя отставать далеко от них. И вообще, как меня проинструктировали, я не имею права отвлекаться чем-либо и сходить с установленного маршрута. На конной базе, представляющей собой два длинных дощатых сарая и широкий двор с телегами, моим основным делом было гонять лошадей к реке на водопой. Дело это мне глянулось, было знакомо, исполнял я его играючи. Я выводил из яслей пегую низкорослую кобылицу, зануздывал, взбирался на её жёсткую, побитую се­ дёлкой, спину, поправлял себе штаны в промежьи, чтобы не защемить свой мужской орган и ехал рысцой. Присвистывал и размахивал коротеньким бичом не столько по обязанности, сколько от полноты чувств. Табун лошадей в три десятка голов не раз­ бегался, а сразу направлялся по привычному спуску к реке. На базе я был придан в подручные к мордатому дядьке по имени Семён, он был тоже расконвоированный зэк из взрослого лагеря, расположенного недалеко от на­ шей трудколонии. Мужику отчего-то не понравилось, что зову я его «дядька Семён», он, матюгнувшись, выговорил: — Какой я тебе дядька! Племянничек нашёлся! Сеней зови. Ну, Сеня, так Сеня, подумал я. Сеня был низкорослым, кряжисто-осанистым, упитанным, он давно расконвои­ рован, и успел наесть себе ряху на сторонних непостных харчах.