Сибирские огни, 2005, № 2

Раздутому, нагруженному добычей, нырнуть в лаз под стеной сложновато. К тому же камни, выступающие с боков по всей дыре, заострены как раз во внутрен­ нюю сторону, встречно. Едва мы возвращаемся — бегом, бегом — в свой тарный сарай, вот и они нагрянули — оперативники. Разумеется, с овчаркой. Куц отдаёт бригаде команду на построение. Оперативники считают. Все на месте. Сбежавших нет. И уходят удовлет­ ворённые — можно им теперь завалиться на топчан и поспать. Верно, овчарка при уходе сделала потяжку поводка назад, оглядываясь, но на неё прикрикнул собаковод, она смирно опустила хвост и покорно пошла, теснее прижимаясь боком своим к пиму хозяина. Если вы думаете, что Куц тут же позволил нам сесть у очага и заняться тем, без чего так истомились наши голодные желудки, то глубоко ошибаетесь. Куц заставил нас без передыху вкалывать. На его взгляд мы сегодня хуже работаем, чем в преды­ дущую смену, и вообще мы несусветные лентяи, паскудники, хмыри и прочий низ­ кий элемент и потому нас надо проучить, посадив на самую низкую пайку, чтобы мы знали, что такое жизнь. Вот такой он — Куц. Ну, а жаркое уж делай как хочешь, твои личные проблемы, выкраивай минуту - другую, подбегай к огню, суй туда заострённую палку с нанизанными куском, да так, чтобы бугор не заметил, чем ты в рабочее время занимаешься. Куц делал вид, что и в самом деле он не замечает наших проделок. В эту смену куцовского пинкаря полу­ чили толстяк Туф, Генка Сорокин и ещё с десяток пацанов... Вот такие-то, значит, были дела. Я, кажется, забыл сказать читателям в моей скорбной повести, что наша Томс­ кая колония соревновалась за звание образцовой колонии Советского Союза. Сорев­ новалась с Уральской колонией, какая в Челябинске. Ходили слухи, что будто сам Сталин отдал распоряжение: подбирать из несовершеннолетних зэков-колонистов, кто старше, и формировать отряды для отправки в военные училища, а как наступит совершеннолетие, так отправлять на фронт в звании младших командиров. Разумеет­ ся, зачисленные в сформированный отряд будут расконвоированы. Такая весть очень, очень воодушевляла пацанву. — Ништяк, пораньше бы обрести свободу, — закатывал под лоб глаза Генка Сорока, у него срок больше, чем у других бригадников. — Обретёшь ногами к шее, как же, раскрывай рот. Отпускать станут тех, кому гражданин судья срок меньший накрутил, — остужал Сороку вяловатый Туф, у него срок как раз самый малый. — Не вякай, — заводился Сорока. — Не тебя же в командирское училище напра­ вят. Пацаны, представляете, Туф — наш командир. Ой, умора! Ой, не могу! Туф, между прочим, был очень сильный, при разгрузке брёвен с железнодо­ рожной платформы брал бревно с комля, он мог бы скрутить Сороку, но робел и в спорах всегда отступал. Туф почему-то тянулся ко мне. Впрочем, и Генка Сорока числил меня в своих товарищах. ПРОСТИ НАС, ИГОРЬ САМУИЛОВИЧ Истекала суровая зима 1943 года. Из писем мамы я узнавал, как живут дома. Очень плохо живут. Мама пробовала разыскать отца, не смогла. Отца как арестовали в 1937 году, так ни слуху ни духу. От Василия с фронта тоже никаких вестей. Маму на военный завод работать не берут даже уборщицей, потому что муж взят по 58-й, она может навредить предприятию. А кроме таких заводов работы в городе больше нет. И она торгует на центральном городском рынке извёсткой, за которой ходит с двумя вёдрами на коромысле за тридцать пять километров в карьер в Колыванский район, тем самым кормит себя и младшую мою сестрёнку Раю. От Эры — письмо, но холодное, или так мне показалось, что холодное, я ожидал получить от неё не такое письмо, а какое именно, я и не знаю какое. Она написала о наших общих девчонках и пацанах, кто бросил школу и работает на военном заводе, &кто школу не бросил и учится. Сама она тоже не хотела бросать школу, но пришли с завода комсомольцы и уговорили работать сверловщицей. После работы ходит в АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ