Сибирские огни, 2005, № 2

АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ ШЩ»! МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ — Ну что, жаркого хотите? Того, как вчера... — Хотим! — завопила пацанва. — Тихо! Тихо! Не так активно, — пресёк взмахом руки Куц. В напарники Пашке был выделен доброволец в лице Генки Сороки, бойкого пацана по кличке Моргун. Они отправились за добычей. Так у нас это дело и началось. Напарниками у Пашки каждый раз были разные добровольцы. Ходил и я. При этом, когда поход за добычей в сырьевой цех устраи­ вался, в то самое время, в тот самый час, когда пацаны организованной группой шли туда, сам же Куц шёл в проходную будку, чтобы отвлекать разговорами охрану. Однажды, пойдя, я увидел под корпусом сырьевого цеха лаз. прорытый собака­ ми, в него-то и умудрялся Пашка проникать. Не так уж это хитро: свернулся плотнее, шапку на уши — и ныряй вниз башкой. А во внутренностях тут уж оглядись. Приметь обострившимися глазами сразу, что где лежит. Чтобы зря по помещению не рыскать. Чтобы тень твоя не металась. Потому, как если что, то срок дополнительный накрутят за милую душу. И тогда уж маму свою наверняка не увидишь. Вторая будет судимость да плюс особый пункт в статье (кража-то, вон, государственная, кусок шкуры-то, он государственный), за такое полагается — ой-ой. К тому же может прокурор ещё и «вредительство» присо­ вокупить. Ну, как, дружок? Нет, нет, правде в глаза смотри. Шкуру режешь, значит, вредишь достоянию. Ясно же. И курёнку щипаному ясно. Со двора в окна помещение просматривается. Надо сразу от лаза метнуться влево. Там бочки с известью, с хлоркой и ещё с чем-то, с каким-то компонентом. Между ними на кукорьках, между бетонными столбами, а потом уж по за чанами, полными смердящего раствора, в которые, если сдуру и сослепу, можно по скольз- кому-то сырому полу запросто плюхнуться. Плюхнешься, облезешь весь. За чанами опять бочки, за бочками деревянные настилы, — и по настилам на четвереньках, — а тогда уж наткнёшься на кучки те, что тебе надо. Шкуры, не тронутые обработкой, они сразу приметны. Молодец, Пашка, разнюхал! Проторил первую тропку. Талант! Наткнуться в туманном полусвете на нужную кучу — это ещё далеко не значит, что дело сделано. Нет! Теперь надо, втыкая пальцы в сырую, холодную, скользкую мякоть кучи, нащупать, где толще мездра. А толстая мездра почти сплошь живая. Под пальцами, под ладонью она шеве­ лится. Я первый раз в испуге отдёрнул руку. Пашка засмеялся: — Не боись, ето ети самые... Не боров ожил. Ети самые... «Ети самые» — толще моего пальца, белые, крутящиеся. Они, негодуя, что их вытолкнули на свет, расползались. Пашка, отполосовав бритвенно-острым ножом, наточенным на кирпичах, наиболее толстый край шкуры, присев на кукорьки, выск­ ребал этих обитателей на бетонный, оледенелый пол. — Что, что? — приговаривал Пашка. — Слышь, китайцы будто ету гадость жрут. Будто в ресторанах даже за большие деньги червей таких едят. Пашка говорит, конечно, про ту «гадость», которая на полу крутилась, извива­ лась и ползала, а не про ту, какую мы с ним собирались жрать, принимая за высший смак. Китайцы жрут, слышал, всё, что шевелится, однако, шкурой-то наверняка брез­ гуют, а нам — лакомство. Про это мы поговорим у огня, когда каждый, наткнув свой свиной лоскут или лоскут говяжьей шкуры на палку, выжарит над пламенем, вычистит щепочкой и по верху, и изнутри от червей и от копоти и ещё раз сунет в синее пламя, будет отрывать зубами (а если не отрывается, то топором отрезать) кусочки и заглатывать. Вспомнив про это через много лет, я буду искренне удивляться, что ничего аппетитнее и вкуснее, чем то шкурное жаркое на палочке, мне уже никогда не пере­ падёт. Ни в столовке на строительстве Красноярской ГЭС, ни в Москве в самом элитном столичном кафе Всесоюзного дома литераторов, где гурманствовали в свою пору Горький, Алексей Толстой, Илья Эренбург... Насовав побольше жирных кусков в пазуху и затянувшись опояской, я следовал за Пашкиной спиной опять меж стеллажами, пригнуто, опять между бочками на четвереньках. В сырьевом мы пробыли не более десяти минут. Дольше нельзя. В бригаду могут нагрянуть оперативники для пересчёта нашего поголовья.