Сибирские огни, 2005, № 2
Вы думаете, дверь в сырьевом цехе распахнута, заходи и разгуливай? Как бы не так. Замки пудовые на дверях. Да к тому же ещё и пломба. А сама дверь-то из железа в палец толщиной. Пацанва наша не могла бы сама себя уважать, если бы не отыскала способ, как проникнуть вовнутрь помимо дверей. Основная заслуга - Пашки. Он оказался оч- чень по этой части смышленым — кстати, брюхо у него так и не восстановилось, рефлекс получился: как поест чего всухомятку, так его начинает пучить, позывы на рвоту. Вот он, Пашка, обладающий замечательно чутким носом с его прирождённой привычкой заглядывать во все мусорные углы, однажды, когда бугор отсутствовал, уйдя на вахту к охране решать какой-то вопрос, Пашка-то пошёл в сортир, так он сказал, потом уж он признался, что не в сортир ходил, а в разведку. Ты, дохляк, чего бродишь-то! — зашумел помощник бригадира Абрамкин. — Дык, сказал же... Чего вы? Брюхо схватило... Финтишь! По шее тебе дать, чтобы не брюхо, а голову схватило! И тут Пашка вытряхнул из-под полы увесистый сырой кусок свиной шкуры, наткнул на палку, сунул в огонь и заявил с видом пахана: Хрен вот вы у меня получите... Если лаяться будете...— Однако тут же доба вил: — А кто за меня, тому... Посмотрим. Понятно, у всех сразу желание лаяться пропало. И помощник бригадира Аб рамкин смолк. Потому как аромат сальный такой пошёл по всему длинному сараю, что тут же стало уж не до ящиков. Сошлись к очагу все, окружили Пашку. Глазеют вожделенно. А тот покручивает палку, и капли жира падают в огонь. Иные капли охватывались пламенем на лету, в воздухе и трещали, шипели совсем как дома на сковороде. — Луку бы сюда ещё, — заподлизывался толстый Туф. — Вот бы тогда! Верно, Паша? А Паша, доведя жаркое до нужной кондиции, взял топор и принялся осторожно и бережно рассекать на чурке дымящуюся шкуру, свернувшуюся трубкой, на мел кие лоскутки. — Кто-нибудь на васере постойте, чтобы Куц не накрыл, — предусмотрительно сказал Абрамкин, получив свою долю. Пашка проявил справедливость: каждому бригаднику досталось по кусочку. К приходу Куца от деликатеса ничего не осталось, каждый проглотил свою дольку без жевания, — а жевать его всё равно бесполезно, шкура не жуётся. Свиная шкура проявляла себя разве только в желудке, проявляла иканием да жаждой испить кипя точку. Но Куц не дурак. Едва появившись в проходе сарая, он потянул ноздрями воздух и гаркнул: — Признавайтесь, сучата, что где спёрли? На целую минуту наступила мёртвая тишина. Стало слышно, как ветер, срыва ющий с земли позёмку, шелестит, застревая в колючей проволоке заграждения. Тут Паша снова запросился в сортир. Ещё сколько-то человек туда же спешно побежали. А остальные принялись так стучать молотками, изображая дружную работу, что бригадиру пришлось останавливать. — Стоп! — приказал Куц. И, помедлив, сказал: — Повторяться не буду. Ну так что? Спёрли? Где? И тут Пашка, которого Куц перехватил на пути в спасительный сортир, про мямлил: — Да вон... чуток я добыл... — Пошли, показывай, где добыл, — резко развернулся бугор, как бы для удара. Пашка обречённо поджался, ожидал заслуженного справедливого пинка под зад. Но пинкаря, к удивлению всех нас, а ещё больше к удивлению самого Пашки, не пос ледовало, и оттого Пашка сжался ещё пуще, окончательно оробев и растерявшись. — Дык, — намерился он что-то пояснить в своё оправдание. — Вот тебе и «дык», — передразнил Куц со злой гримасой. Вдвоём они растворились в темноте фабричного двора. Где-то ходили. Верну лись молчаливые. Ни Куц ничего больше не говорил по этому поводу, ни Пашка. А на следующую ночь, когда бригада поработала дружно и прибыльно, упаковочной тары наставили мы за стенкой сарая целую пирамиду, бугор, подобрев, усмешливо поинтересовался: АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2