Сибирские огни, 2005, № 2

рубахой — к спине у меня было привязано кое-что из вещей, в том числе и старые деревянные ботинки — сунулся в ближнюю шеренгу. Так, в колонне, растянувшейся вдоль насыпи, пришлось стоять долго. Пересчитали нас всех по рядам и обыскали. Высокое, в зените, солнце, и прежде нетерпимо палившее, теперь остервенело вовсе. Ломило голову в затылке. Я попы­ тался защититься от солнца сорванным листом лопуха. Не помогло. Потоотделение усилилось. По лицу, по губам текли солёные ручьи. В первой шеренге упал парниш­ ка. Его не сразу заметил конвойный, он лежал на земле, хотя рядом с ним находящи­ еся зэки кричали и показывали. Я опасался, что у меня из носа пойдёт кровь. Это случалось в зоне. Пашка, стоявший в шеренге за мной, страдал тем, что его тянуло на рвоту, но рвота не получалась, так как пайку трёхсуточную он потребил без капли воды, всухую, и не из чего было браться рвоте. Впрочем, эти же проблемы обнару­ жились и у других, кто пожадничал и поступил, с их точки зрения, благоразумно: умяли весь продукт, какой дали. Крики, выражающие требование воды, не принесли результатов. Было объявле­ но, что вода будет в вагонах. А вагонов ещё не было на горизонте. Далеко, в знойной дымке, слабо прорисовывался холм. Там теперь было зелено, всех, кто навсегда остался там, покрывали курчавые берёзы. Я не представлял, узнала ли Мишина мама о трагедии, приезжала ли она, и если приезжала, то что ей было официально сказано. Разницы, однако, никакой. Миша был похож на меня: он также, как и я, очень переживал при мысли о том, что какой-то его поступок может принести матери горе. Это его, как и меня, жутко угнетало — он жил с ощущением вины перед матерью за то, что они там, дома, в постоянном волнении и беспокойстве за него, находящегося здесь, за сотни километров, за лесами, реками и холмами. Один вот, не самый ближний, холм стал его вечным домом, где мать уж никогда не оты­ щет его среди похожих один на другой столбиков, и никогда уже не сможет лечь рядом с ним. Что может быть страшнее, ужаснее для матери, любящей сына и по нему тоскующей, и для сына, любящего мать по ней тоскующего, что даже после смерти не можешь лечь рядом. Наконец-то появились вагоны. Состав катил задом, буферами вперёд, на под­ ножке стоял кондуктор с красным флажком в поднятой руке. Конвойные сошли на край насыпи, напряглись, перекладывая из руки в руку оружие, их беспокойство и настороженность передались овчаркам, которые подобрали красные свои языки и заострили морды, внюхивались в воздух. Вагоны были, как их называют, телячьими, когда-то крашенные суриком, но краска давно сошла, обнажив тёмно-грязную исполню, полностью закрытые желез­ ными решётками. И с боков, и снизу, и сверху — всё зарешёчено. От такого вида сделалось ещё более томительно: звери мы хищные, будто, что ли? Посадка осуществлялась по одному. У каждого вагона по два конвоира. Под­ ножка нависала высоко, на неё надо было впрыгивать. Тут у меня произошла беда: сберегаемый под рубахой хлеб вдруг выпал и скатился к самому рельсу, я метнул­ ся за ним под вагон, меня жёсткая рука дюжего охранника тотчас ухватила за шиво­ рот, другой охранник поддал сапогом снизу и я влетел в тамбур подобно футбольно­ му мячу. — Дак пайка там... упала! — жалобно завопил я, подавленный горем. Услышан мой вопль, однако, не был. «Эх, надо было бы поступить так, как ум­ ный Пашка — съесть», — подумал я. За мной следовали чередой другие зэки. В полусумрачной утробе вагона я побежал захватывать удобное место на тройных нарах. Пашка оказался возле меня, он продолжал мучиться вспученным брюхом и икал. Теперь-то я уж точно завидовал ему: у него-то ни крошечки зря не пропало из трёхдневного пайка, а у меня вон треть буханки — собаке под хвост. Я пощупал левый карман штанов: слава Богу, хоть селёдка цела, никто не выдернул и сама она не выпала вместе с обмягшим листом лопуха. Состав однако, не тронулся. Он простоял сутки, прежде чем пойти. Ждали ещё этапников из лагеря. В окно было видно — привели девчат. Может, сто, может боль- ше. Девчата, спасаясь от жары, повязали головы платками, а с тела поснимали всё, что можно снять. Не было на иных ни кофточек, ни лифчиков. — К нам их сейчас посадят таких-то, — предположил кто-то с хохотом. — Вот уж натешимся! АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ Ж , МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ