Сибирские огни, 2005, № 2

АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ за руку в своих карманах, а потом, разъярённые, сажали на зад или бросали с высоты плашмя на позвоночник. Удивительно, что никто из самосудчиков не решился обло­ мить, изуродовать щипачу пальцы, очевидно, интуитивно чувствовали, что этого делать нельзя, ведь пальцы для щипача-профессионала есть главный жизненный ин­ струмент. В больнице лагерной Ястревич не в почёте, туда таких, как он, хроников, не берут, тратиться на них медикаментами никакого резону. Ай, ну разменяйте мне да сорок миллионов, Ай, свою Сару пойду я да навещу, — не унывал наш Женя, рождённый непонятно зачем и для какой жизни. Судимостей своих Женя не считал. Какой он срок тянет, не помнил. «Тянул» на Колыме, где половину зубов оставил. Тянул в Хибинах, где добывают лопатами и кирками удобрение для полей. Тянул в одной из южных братских республик, где от жары потерял последние волосы на голове. Чем плотнее я вживался в бригаду, тем реже посещали меня тяжёлые мысли и тоска по дому. Казалось, что жить можно, если не поддаваться слабостям. Но телесная слабость подступила как-то разом. Дело в том, что барак наш пере­ стал отапливаться. Стало ночами совсем холодно. Матрацы и одеяла полагались только бригадирам. Сперва Миша простыл основательно. Через день или два я тоже простыл. Но у меня был не такой глубокий кашель, как у него. Мы оба очень боялись ослабнуть до той крайности, когда конвоиры на разводе, заметив явно больных в колонне, отказываются вести их за зону. Тем, кого не брали на работы на зону, уреза­ лась пайка. И однажды старший конвоя с кличкой Рыкун меня заметил. Как я ни бодрился, а он, Рыкун, заметил. В то утро на разводе совсем уж меня сильно знобило. И, навер­ ное, нельзя было не заметить, что я едва стоял. Ноги тряслись, Рыкун в гневе вытолкал меня из колонны. Ему совсем ни к чему—отвечать за доходягу. С нескрываемыми слезами я возвращался в барак. У меня была отнята возможность погреть ноги и спину у костра, который, с разрешения конвоя, бригада разжигала на рабочем объекте. Но тут судьба улыбнулась. Да, да, судьба. За меня ведь мама молилась. Когда я шёл в барак, то навстречу от барака, шёл человек, которого я должен был узнать, но которого я не узнал, потому что не мог себе допустить, что встречу его тут. Не узнал я, но показался он мне знакомым. Шёл он крупным твёрдым шагом, так в зоне ходят только бригадиры больших бригад да ещё нарядчики. На нём были пимы с калошами и дублёный полушубок. Когда человек уже прошёл мимо, я решился окликнуть в спину: — Дядя Степан!.. Окликая, я ещё не был уверен, что это именно он. Мало ли людей бывает похо­ жих. Двойники, тройники и прочее. К моему великому счастью это оказался он. Тут и дядя Степан узнал меня. В противоположность ему я представлял крайне жалкий вид в арестантском ватнике, состоявшем из сплошных заплаток. Суконную тужурку, доставшуюся мне от брата Васи, в которой я пришёл с воли, успел я по-ротозейству сжечь на костре, и выдали мне ватник из запасов лагерного имущества. Дядя Степан с расстояния некоторое время оглядывал встреченного оборванца, изучая, как бы решаясь: признавать иль не признавать, а потом ухватил меня за плечи и стал по-отцовски трясти. — Да ить это ты, Толя, камерный сынок. Ну, ну, ты, оказывается, тоже здесь, — приговаривал дядя Степан с искренним волнением. Дядя Степан расспросил: в чьей бригаде я, в каком бараке, сказал, что завтра он договорится с кем надо и меня переведут в бригаду хозяйственного обслуживания, то есть в ту бригаду, в которой он, дядя Степан, является бригадиром. — У меня тут, понимаешь, землячок отыскался в операх, помогает мне, помо­ жет и тебе, не тужи, — говорил дядя Степан, хлопая меня тяжёлой ладонью, искренне радуясь встрече. Весна в тот год затягивалась основательно. После некоторой оттепели, когда уже набухла верба в речной пойме, вернулись морозы, засвистел опять северный ветер, принёсший снегопады. 170