Сибирские огни, 2005, № 2

Солидаризуясь, камерные паханчики решили объединить усилия своих сторон. Но было уже очевидно, что дядю Степана взять не удастся. Невозможно его взять. Никакой силой. Он либо умрёт, либо отстоит сам себя. Умирать он, как видно, не собирался. Он превратился в нечто круглое, в плотно сжавшийся комок с кровью, проступающей не то из глаз, не то из ноздрей и ушей, он крутился на месте, нанося разрушения всему живому и не только живому. Уже опрокинулась кадушка с пить­ евой водой. Кадушка валялась пустая, а вода сама по себе топила ноги и всё, что было на полу. Осталось ещё опрокинуться параше, чтобы «добро» также растеклось по ногам и полу. Уже летали по воздуху котомки, шапки и прочие вещи. Летели обломки нар. Потеряв человеческий рассудок, дядя Степан обратился в загнанного зверя. И вот двинулся он от стены уже в наступление, удары нанося более убойные. И тут бы ему, когда отошёл он от стены и когда вперёд двинулся, конечно, сужде­ но было бы погибнуть, потому как сзади, со спины, остался мужик незащищённым, открытым, пырнули бы его чем-нибудь под лопатку. Но спасло провидение. Загремели стальные засовы и в растворенной двери появилась охрана с автоматом и с овчаркой матёрой, масти не серой, а какой-то бурой, почти красной, которая нервно водила брюхом, втягивая в себя воздух, а воздух-то был густо пропитан гнилым запахом человеческой плоти. Скоро прибыли санитары, на них были старые дырявые халаты, матерясь, они выносили сражённых, тех же, кто сам мог двигаться, уводили, а под конец охрана увела и самого дядю Степана, приговаривая ворчливо: — Ты что же натворил, ай-ай... тудыт-твою растуды! Как вроде бы цыплят вон поизметелил и раскидал... Было ясно, что всю картину боя тюремщики видели в глазок, до поры до време­ ни не мешали. Правду сказать: тюремщики не любят настырных, кичливых блатяков, они для тюремной обслуги постоянная головная боль. Дядя Степан сколько-то дней пробыл в карцере, а потом почти сразу же, как только вернулся он в камеру, его выкликнули в этап. Был он угнетён, в лице отрешён­ ность, в запавших глазах пустота. После него, через неделю, выкликнут на этап и меня. ЗОНА Итак, завершилась моя тюремная жизнь. Впереди предстояла жизнь в зоне. В какой,где? Везли нас в транспорте довольно хитрого изобретения. Над кузовом грузового автомобиля установлены металлические дуги, а по дугам, сверху, накинута сеть ко­ лючей проволоки. И всё тут рассчитано талантливым изобретателем: едва голову повернул, как тут же натыкаешься на ржавые колючки. Потому сиди смирно. Побег из такого транспорта учинить невозможно, что очень радует конвоиров. Само собой разумеется, всякий разговор в пути запрещён. Костенели от холода пальцы на ногах, и чтобы они окончательно не окостенели, я пытался активно шевелить ступнями, это же делали и мои соседи, дробно, вразнобой, ударяя подошвами по железному дни­ щу кузова. Вспомнился заводской цех, слёзы подступили к глазам. Как там было хорошо! Свои пацаны и девчонки кругом за верстаками, у всех горячее дело, своё задание от мастера, но каждый мог подойти к соседу, поинтересоваться его работой; если не подойти, то уж, не прерывая работу, повернуть голову и приветственно улыбнуться непременно мог. Это, то есть взаимное участие и общий интерес сплачивали нас, приходило понимание того, что мы едины, принадлежим не только своей личной судьбе, но и цеху, заводу, стране, которая нуждается в нас, позвав из школьных клас­ сов встать за производственные станки и верстаки. Тому, кто выполнял норму, мас­ тер мог дать записку, по которой счастливый стахановец летел в цеховой буфет и там ему буфетчица, важная тётя Юля наливала стакан компота из сухих яблок. Могла тётя Юля приложить к компоту еще и чёрный сухарик, если в записке был особый знак, что ты сегодня не норму выполнил, а больше. Сладкая пора! А теперь вот чуть повернул голову, чтобы обозреть места, где ехали, в щеку, в шею втыкается ржавая стальная закорючка. Ловкая конституция! АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ