Сибирские огни, 2005, № 2

быть не могло. Мне напишут, что вместе с ней в том заводском цехе простынут другие девчонки, призванные из школы работать на станках сверловщицами, и ум­ рут они тоже от крупозного воспаления лёгких, но мне-то что до других!.. Что! В камере ждал меня дядя Степан, он сберёг мою утреннюю пайку, и, бережно протягивая её на ладони, проговорил: — На, ешь. И лишь потом, когда я, отщипывая маленькие кусочки липнувшего к пальцам и к зубам хлеба, дожевал последнюю крошку, он, глядя не на меня, а в пол, угрюмо спросил: — Ну, как там? Самого дядю Степана возили на суд неделей раньше, определили ему шесть лет общего режима (за что, я не спрашивал, впрочем, что-то связано с колхозным полем, с которого его бригада, состоящая из женщин, не успела до снега убрать пшеницу), и он оставался в камере в ожидании этапа. Я теперь, значит, тоже буду дожидаться, когда вызовут на этап. Что такое этап, я, конечно, представлял плохо. И даже совсем не представлял. Ну, слышал — об этом говорилось много и постоянно, — слышал, что это, когда строят колонну, везут на железнодорожную станцию, при усиленном конвое ведут. На стан­ ции сажают в вагоны и везут к месту отбывания присужденного срока. Это всё и называется этапом, чужим, неудобным для меня словом. Пугала полная неизвест­ ность конкретных обстоятельств и перспективы. Дядю Степана выкликнули из камеры на этап в тот день, когда я получил из дома передачу. Это было счастьем — получить ситцевый мешочек, наполненный домаш­ ней едой. Надзиратель открыл железную задвижку в нижней части двери и, просовы­ вая мешочек, громко объявил: — Зябрев Анатолий, получи и распишись! Мешочек был синего цвета с розовыми цветочками по всему полю. Я сразу узнал: из маминого старого платка сшит. Сбоку пристёгнут белой ниткой крошечный красный лоскуток, это, конечно, сестрёнка Рая о себе напомнила. Красный цвет — её любимый цвет, цвет любви, преданности и надежды. Славная у меня сестрёнка. — Давай сюда, делить будем, — к передаче к синему мешочку с красным лос­ кутком потянулось сразу несколько рук, нетерпеливых и жадных. Дядя Степан поднялся, чтобы защитить меня от желающих попользоваться халявой. — Сами поделим, — проговорил он спокойно, однако твёрдо и решительно. Ему передач никто не носил, так как вся родня его жила в далёком сельском районе, а в городе никого знакомых не было, кто бы мог принести ему передачу. В камере было правило, по которому происходила делёжка передач. Осуществ­ лялось это правило в двух вариантах: первый вариант, когда хозяин передачи сразу же половину сам сдавал на верхние нары, другой же вариант, когда за хозяина делёжку производили шестёрки, так же потом отдавая на верхние нары. Шестёрки могли вы­ бирать всё лучшее: яйца, сдобу, мясо... А картошку варёную и хлеб возвращали хозяину. Хотя мясо и яйца редко у кого в передаче обнаруживались — надзиратели были не дураки, чтобы упустить лакомую добычу и не оставить себе. Ведь по ре­ жимному условию каждая передача непременно должна была быть осмотренной на вахте на предмет наличия запрещённых вещей. В камере к этому времени вышло так, что отсутствовал единый авторитет. С того дня, как был совершён массовый побег, Мирзю я не видел. Рассказывали раз­ ные версии. Одни говорили, что сами видели, как его в каком-то пригородном част­ ном дворе, куда он забежал, затравили охранники собаками, а потом пристрелили, другие уверяли, что Мирзя был доставлен в тюремный больничный корпус и сейчас находится там в отдельной привилегированной палате, третьи рассказывали, что всё это чушь, Мирзя сумел уйти и скрыться, и теперь он гуляет на свободе. Последние бандитские действия на городском рынке, а также ограбление международного по­ езда это, дескать, дело, организованное им. В камере после Мирзи власть стала принадлежать трём равнозначным группо­ вым лидерам, поделившим зоны влияния: кто-то контролировал ту часть камеры, какая перед дверью, на входе, кто-то — у правой стены, а кто-то — возле окна. Однако сами лидеры всех трёх групп располагались все в одном месте, заняв третий ярус нар. Междоусобицы не наблюдалось. Лидеры находили возможность соблюдать мир. АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ МАЛЬЧИШКА С БОЛЬШИМ СЕРДЦЕМ