Сибирские огни, 2005, № 2

Милиционер встал, давая понять, что время, отведённое ему на ожидание, а у меня на сборы, вышло. На ремне у него была кобура вовсе не пустая, не как у безобидного Шныря в цехе. Он пропустил меня вперёд, в тёмные настывшие сенцы, забитые разным бытовым хламом. Мелькнула мысль: вот спрятаться бы за бочку. Во дворе с бельевой верёвки, протянутой от сеней к дощатому туалету, вспорх­ нула тощая голодная сорока, осыпав на землю сизые хлопья куржака. Воздух над улицей тоже был сизым и тяжёлым, как бы рваным. Жуткая тоска подкатила к сердцу. Что-то говорило, что я домой долго, долго не вернусь. Судьба даёт о себе знать вперёд. Мне хотелось, чтобы кто-то из уличных пацанов увидел меня идущим в сопро­ вождении мента. Но морозная улица была пуста, из конца в конец никого, если не считать женщины с коромыслом у водокачки. Впрочем, за водокачкой, у оврага, были ещё какие-то фигуры, но они были далеко и разглядеть меня никак не могли. На переходе через железнодорожную линию путь оказался перегорожен товар­ ным поездом, двигающимся на небольшой скорости. Вот ухватиться за поручень вагона, вспрыгнуть на подножку и — привет, привет, дядя мильтон. Однако простучала последняя платформа, гружённая брёвнами, я перешагнул через рельсы и скатился на другую сторону насыпи на своих деревяшках. Мент, задержавшийся на рельсах, был вынужден прокричать мне вслед: «Потише, потише, малец!» Прокуратура находилась сразу за пустырём, в бараке. Мент провёл меня по длинному прелому тёмному коридору, набитому народом, втолкнул в одну из две­ рей. За столом сидела женщина в пальто, наброшенном на плечи, голова её была маленькой, почти кукольной, волосы гладко прилизаны. Она коротко, без всякого интереса, глянула в мою сторону, выслушала милиционера и стала копаться в папках. Выделила тоненькую папочку, развязала тесёмки, извлекла листок. — Добровольное признание и раскаяние учтём, будешь запираться — засу­ дим, — сказала она не строго, даже мягко. Выждав паузу и поизучав реакцию на моём лице, спросила с тем же безразли­ чием: — С кем водишь компанию? Я не мог ничего сказать. Потому что дружил я больше со своим старшим бра­ том Васей, он работал в том же цехе, что и я, но месяц назад его зачислили в артилле­ рийский полк и увезли на Сталинградский фронт. На товарном вагоне, в котором его увозили, было написано суриком: «Отстоим Сталинград! Смерть врагу!». — Один удумался или с кем? — спросила женщина. Речь шла, оказывается, не о миске, которую я стащил в столовой, о миске, слава Богу, не узнали. Речь шла о хлебной карточке, которую брат Вася, уходя на фронт, не сдал табельщице, оставил мне. — А ты почему не передал табельщице, а пошёл в магазин и получал неполо­ женный тебе хлеб? Почему? — Ись захотел сильно, — честно сказал я. До меня как-то не доходило понимание степени моей вины: ну, получил хлеб вместо отсутствующего Васи, отбывшего на фронт, ну съел... Женщина принялась быстро-быстро что-то писать, задавая при этом вопросы, не поднимая глаз от бумаги: где родился, кто отец, кто мать, где учился, — потом велела подписаться. Я подписался, не читая протокола, женщина аккуратно завязала папочку, и, улыб­ нувшись мне совсем уж дружески, пригласила милиционера, стоявшего в тамбуре: — Проводите молодого человека... Женщина в этот момент показалась мне симпатичной и по-родственному доб­ рой. — А я и сам добегу, не надо, — обрадовался я, думая о том, что мама успела уже сварить горошницу, какую я очень люблю, если она с луком да с хлопковым маслом (в ту пору — зима 1942 года — кроме хлопкового никакого масла на карточ­ ки не давали). — Нет, сам не добежишь, — женщина ещё улыбнулась, а милиционер разом посуровел, высвободил из брезентовой кобуры пистолет, сказал: — Мне чтобы без баловства. Шаг влево, шаг вправо — считается побегом, буду стрелять на поражение.