Сибирские огни, 2005, № 2
Пауза. — Сколько времени? Кажется, еще очень рано. — Да. Все еще спят. Я разбудила вас своим хныканьем?... — Ничего... — Глупо, глупо! Сама знаю, что глупо и все-таки плачу. А это, должно быть ужасно неприятно: иметь в дороге такую спутницу. Сознайтесь. Впрочем, сначала скажите: вы очень хотите спать? — Нет. Я уже почти выспался. Шестой час. А что? — Ну, в таком случае.. .Я хочу вам рассказать все. — Рассказать все? — Да. Вы не знаете меня, я не знаю вас, через два-три часа мы расстанемся, вероятно, навсегда... — А забыли поговорку: гора с горой... — Ну, если когда и встретимся, то, чтобы не краснеть перед вами, я сделаю вид, что вас не узнала. А теперь я расскажу все, чтобы вы поняли и не осудили...или нет...лучше... — .. .осудить? — Да. Строго и беспощадно. За мою слабость, за дряблость души моей, и доб ровольную униженность и подленькую рабскую покорность. Слушайте, вы правы: мне нет еще и 25-ти, но я уже шесть лет замужем. Муж мой — большой чиновник, человек грубый, недобрый, нечистоплотный. У нас есть ребенок, пятилетний Миша. Впрочем, Миша, Ваня, это все равно: дело не в имени. Замуж я вышла совсем дев чонкой, хотела убежать от попреков отца и матери, от старшей сестры — злючки, от бедности, тоски...Антон первый посватался — за него и пошла. Без любви, конечно. Какая уж тут любовь! — А он? Он вас любил? — Очень. Только любовь его ко мне была не любовь, а гнусность... Самое животное чувство...вы понимаете? Но мне казалось: постараюсь полюбить его, от благодарить, сделаю его чище, человечнее... Полушутя полусерьезно условие даже ему, дура, поставила: чтобы потом отпустил на курсы, отдельный паспорт дал. «Лад но, говорит, все будет по твоему желанию». Ну, а как поженились, поняла, что попа ла я из огня в полымя, из кулька в рогожку перевернулась. Да уж поздно было... Задним умом горю не поможешь. Заикнулась было об отдельном паспорте — слу шать не стал. — Собственником вашим себя почувствовал? — Вот именно. «Что же, спрашивает, уж надоел? Сбежать хочешь?» А потом раз пообещал: если хорошо себя вести будешь— так и быть, дам отдельный паспорт. Точно капризной девочке конфетку пообещал. Ну, стала я вести себя хорошо. А на его языке это значило вот что: говорить и думать только о нем, все письма показы вать ему, не принимать без него гостей, не ходить без него в театр, или на прогулку, давать отчет о каждом своем шаге, и главное, бросить мысль о курсах. Попробовала жить по этим правилам, да невмоготу стало, чувствую, что задыхаюсь. Целые дни сижу и думаю, как быть. А него на лице такое выражение, будто хочет сказать: думай, думай, а я тебя слопаю. — Однако! — Ну, вот. А когда я почувствовала себя матерью— обрадовался он, да руками потер от удовольствия. Но знала я, догадывалась, чему он радуется, что ребенок его радовал и даже не удовлетворенное самолюбие самца, а ... просто понял, что свяжет меня с ним этот ребенок навсегда крепче всяких пут. И уж готова была я возненави деть ни в чем невинного ребенка, да не могла. Наоборот вышло: должно быть за то, что возненавидеть хотела, полюбила его еще крепче, еще нерожденного, и думала, что это Бог сжалился надо мной и посыла ет мне утешение. Родился он, слава Богу, розовенький, толстенький, рос нормально, и чем старше становился — тем сильнее я к нему привязывалась... 151 ГЕОРГИЙ ВЯТКИН sgfey, РАССКАЗЫ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2