Сибирские огни, 2005, № 2

— Как — из леса? — удивился Милушин. — Разве коты в лесу живут? Или он дикий какой-нибудь? — Дикий, дикий! — закивала головой Наташа. — У нас в Буковке все спорят: настоящий это кот или и не кот вовсе? Вон он какой большущий! Это сейчас к нему уже привыкли, да и сам Чук на кота стал больше похож. А раньше — у-у!.. Она вытаращила глаза, стараясь изобразить, каким страшным был когда-то Чук. — Только мяукает он как-то не так, как другие коты; обычные коты так не могут. Вон, наша Мурка: «мур» да «мяу», а больше никак не умеет. А Чук — тот будто говорит что-то, и по всякому поводу — по-разному. — Да, слышал я кое-что из его лексики, имел удовольствие,— кивнул Милушин, с любопытством глядя на необычного кота. — Только никто не понимает, что он говорит, — грустно сказала Наташа. — Вот дядя Сережа— понимал... Она, было, потупилась, но тут же вскинула голову и сверкнула веселыми искор­ ками ярких синих глаз: — Знаете, дядя Витя, как смешно было, когда дядя Сережа с Чуком разговари­ вал? Он всегда с ним, как с человеком, говорил; говорит ему что-нибудь, говорит, а Чук сидит, смотрит на него и слушает. Дядя Сережа спросит его: «Ты понял, Чук?» А Чук в ответ — то «муа-р-р!», то «у-р-р!» А когда ему что-то не нравится, то он гавкнет, как собачонка: «Мя!»-—хвост трубой, и пошел прочь. Идет и что-то бормо­ чет себе под нос, будто ругается. Умора! Наташа звонко рассмеялась, но кот на это и ухом не повел. — И еще Чук всегда «спасибо» говорит. Дядя Сережа, бывало, покормит его, а потом и спрашивает: «Ну, наелся? А «спасибо» где?» А Чук в ответ: «Ур-р-р-мя-ур!» — Ур-р-р-мя-ур! — в точности так, как это изобразила Наташа, произнес кот и облизнулся. Милушин и Наташа рассмеялись. — А знаете, что еще, дядь Вить? — почему-то понизив голос почти до шепота, доверительно сказала девочка. — Чука у нас в Буковке все собаки боятся, даже са­ мые большие: вон, у Петровых, которые на лето из Новгорода приезжают, какой волкодав здоровенный, а и тот— даже близко боится к Чуку подойти. На других котов собаки и лают, и на деревья их загоняют, а на Чука— никогда, только смотрят издале­ ка, когда он на рыбалку идет или с озера возвращается, и хвостами виляют... — Куда идет? — вскинул брови Милушин. — На рыбалку, — спокойно, как об обычном деле, сказала Наташа. И, думая, что Милушин ее не понял, пояснила: — Ну, рыбу ловить, на озеро. У нас здесь знаете, сколько рыбы? У-у!.. — Так он, — Милушин кивнул на умывающегося кота, — и рыбу ловить умеет? А как? — А лапой, — Наташа, скрючив пальчики, резко взмахнула рукой. — Сидит на пристани, сидит, ждет, ждет... А потом — цап! — и рыбка в когтях уже! Поймает штучки три-четыре, съест — и пошел себе домой... — Ну, дела-а! — покачал головой Милушин. — Никогда такого не видел. Как медведи лососей во время нереста ловят — видел... по телевизору, правда; а вот как коты... Нет, не доводилось. — Увидите еще, пока здесь поживете,— уверенно сказала Наташа и вдруг спро­ сила, настороженно и требовательно посмотрев исподлобья в глаза Милушину: — Вы ведь здесь поживете? А, дядя Витя? Милушин ответил не сразу: прислушивался к себе, к своим ощущениям; при­ слушивался и чувствовал, что ему с каждой минутой нравится здесь все больше и больше. — Не знаю, Наташа, не знаю, девочка, — тихо и неуверенно сказал он, увидев, как вдруг погрустнело лицо Наташи, улыбнулся, протянул руку и легонько дернул Наташу за торчащую вверх русую косичку. Подмигнул и весело, с хитрецой в глазах, сказал: — Посмотрим! Знаешь, как люди говорят: «Поживем — увидим». Он закинул руки за голову и с наслаждением, до хруста в суставах, потянулся; посмотрел сверху вниз на заулыбавшуюся Наташу и весело сказал: — Ну, где у вас тут купаются? Показывай свои владения, принцесса! АЛЕКСАНДР КАЗАКОВ 5 ^ 4 ОБРЕТЕНИЕ НАСЛЕДСТВА