Сибирские огни, 2005, № 2

— Подь ты в пим дырявый! Не зли меня, понял? Романы-то люди куды больше стихов читают. Чо не печатать? Тут уж я чуть было не рассердился на дядю Петю, хотя неведение его вполне объяснимо. Откуда ему знать, что для писателей сейчас безнадега полная: ни в какое издательство без денег не сунешься, а как же деньги поиметь, не издаваясь? Замкну­ тый круг!.. Мне вот даже на бумаге приходится экономить: для черновика романа использую рукописи неведомого мне графомана, много лет пролежавшие невост­ ребованными в писательской организации. Ну а ленту печатной машинки, тоже ради экономии, до дыр выбиваю... Даже стыдно об этом старику рассказывать!.. А он спрашивает: чо не печатать, в смысле — не издавать? Так я завелся, что подумал даже с горечью: «Может, через сколько-то лет какой-нибудь сочинитель будет в целях экономии печатать свой черновик на обо­ ротах моего романа, так и оставшегося в рукописи, тоже твердо считая его графо­ манским...» От мысли этой невмоготу стало. — Я закурю, дядя Петя, ладно? — Так ты ж говорил: бросил! — В который раз не вышло... Ничего у меня, ровным счетом, не выходит... — Страсть как не люблю куряк! Ладно, давай я тебя этим... «Бондом» угощу. Не нашински сигареты, американские, ли чо ли? — старик достал с комода открытую уже пачку. — Сын приходил да забыл их у меня... Вот я у Сашки «Бонд» для тебя и сбондю! — глянул хитро и молодцевато, явно довольный своим каламбуром, хоть и слово-то вряд ли знает такое. Пока я закуривал у форточки, старик молчал, а потом вдруг услыхал я от него то, чего не ожидал вовсе: — Ты, Костя, главное, пиши, понял? А читатели найдутся. В крайнем случае, мне дашь свой роман... Поперхнулся я дымом, будто словами его. — Тебе? — только и смог произнести сквозь кашель. Старик обиделся: — Думашь: необразованный, темный совсем? А ты вот так напиши, чтобы и меня, заскорузлого, проняло. — Если напишу, если удастся, дам обязательно, — сказал я как можно теплее, чтоб обиду его унять. — Ты, может, и станешь единственным читателем... Сказал так и подумал, что нередко ведь на страницах своего «сумбурного рома­ на» обращался я к «маловероятному будущему читателю», расшаркивался перед ним и бил себя в грудь, вовсе не видя, не представляя себе его. Да разве мог я пред­ ставить «гипотетического читателя» таким вот: косолапым, плешивым, поддатым хорошо?.. И захотелось мне вдруг написать свою книгу так, чтобы она именно этого, пускай единственного, читателя до нутра проняла... А потом вдруг вспомнил, что читатель у моего романа уже есть. Нет, не Елена— она как бы инстинктивно побаивалась читать мои черновики, да я и не хотел этого — немало в них страниц, которые ее больно заденут. Первый читатель мой — дочь. Давно. Еще с того самого дня, когда оставил я едва начатую рукопись на своем столе и уехал с Еленой по весне в Межениновку, ворочать пни и коряги... Сперва Машуня читала мою рукопись втихаря. Но однажды я ее застукал. Это ее почти не смутило — сразу высказала, что ей понравилось, а что — не очень... И пусть в суждениях ее еще не было уверенности, мне они показались полезными и интересными. И порадовала меня, конечно, ее заинтересованность. Потом до того даже дошло, что, возвращаясь из школы, она частенько вместо того, чтоб скорей переодеться и пообедать, спешила, радуясь моему отъезду на работу, плюхнуться в кресло в моей комнате, схватить в щепоть свежеотпечатанные страницы. Сколько раз сердилась на меня, что за день написал совсем мало, а то и вовсе ничего!.. Не хочу я уподобиться одному знакомому графоману, который, принося мне свои унылые сказки, уверял неизменно, что дети его от этих произведений в востор­ ге. Просто за месяцы и годы работы над этим романом, ставшим и мучением моим, и — временами — чуть ли не единственной радостью, Машунино внимание к нему АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ШКОЛА ЛЮБВИ