Сибирские огни, 2005, № 2

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ ^Ш л -i ШКОЛА ЛЮБВИ — При коммунистах, скажешь, лучше было? — А то нет? Срама такого не было, изгалятельства над рабочим человеком... — Ничего себе! — вдруг почуял я, что волна злости поднимается во мне. — Вот вернутся коммунисты и кулаком тебя объявят: у тебя ведь трактор теперь. По-добро­ му отдашь, с радостью, или как?.. В глазах старика тоже вдруг злость сверкнула. — Только и осталось — меня, старика, обирать!.. — А молодого соседа, значит, можно? — Такого, как хорек-участковый, — нужно даже! — Да такие-то как раз по дворам пойдут— «кулаков» на чистую воду выводить! Уж тогда он тебе, дядя Петя, погон свой попомнит!.. Злость во мне улеглась почти, в насмешливость выродилась, ну а хозяин сильно был за живое задет. — И чо скалишься-то?Я тебе про Фому, ты мне про Ерему!.. Порядку в стране никакого, бардак, воровская власть!.. Раньше хоть порядок был... — Так мы же сами к власти допустили таких вот, как сосед твой, и куца похуже!.. Еще злей стали глаза дяди Пети. Я уж думал — разразится сейчас: я, мол, не допускал, это вы, молодые... Но мудрей меня старик оказался — рукой махнул: — Дорвались они до власти, а мы ушами прохлопали. Только ведь мы с тобой, Костя, договорились: сёдни сволочей не поминать... — балалайку отложил в угол дивана. — Неси-ка лучше стаканы да ковшик — выпьем за то, чтоб жись налади­ лась! Пока я ходил на кухню, он к дивану табурет придвинул — вместо стола. Стакан наполненный поднимая, уточнил старик: — А чтоб жись потекла ладно, всем нам и мозги и жилы поднатужить надо — даже мне, старику, о тебе чо уж говорить!.. Когда выпили, спросил он вдруг: — Сам-то чо теперь пишешь? — Роман, — ответил я с непроизвольной гордостью, потом лишь вздохнул. — Увяз в нем, похоже... — Ух, ты! Роман!.. Как «Тихий Дон», ли чоли? — Куда уж мне!.. Совсем другое и не так... — А про чо у тебя в этим... в романе? — интерес старика явно был искренним. — Про меня. Ну, еще про Лота библейского, про Овидия... — Не знаю таких... Толковые мужики? — Толковые, не всегда путевые только... — Ага, как мы с тобой! — Я вот в романе пишу даже, что был ими, их жизнями жил... — Погоди, чо-то я не понял... Надо градусу добавить. Будешь? — а сам уж и наливать стал. Я выпил, тоста не дожидаясь, сам ничего не произнеся. Чуть погодя озадачил старика вопросом: — А тебе вот, дядя Петя, ни разу не казалось, что ты уже когда-то жил? До этой жизни, нынешней?.. Хорошо, что он бражку успел проглотить, а то бы, не ровен час, подавился. Уставился на меня ошалело. — Да я ж в этим ... в дурдоме не лежал!.. Кой-когда наоборот кажется: и не Жил еще вовсе... А тебе на хрена понадобилось — за других-то? — А так вышло, — пьяненько заоправдывался я, смутно осознавая, что, похоже, перебрал. — Давным-давно они жили, Лот и Овидий, я их, собственно говоря, не выбирал. Ну, ясно, что дело темное — понять тяжело. Это рейн... Тьфу ты, черт!.. Ре- ин-карнация... — с трудом выговорил я уже вовсе не чуждое для меня слово. — Переселение душ, по-нашему... Понятно? Глаза дяди Пети не просветлились пониманием, но признавать он это не захотел. — Давай дописывай — почитаю, разберу поди, какая там карнация... Когда выйдет-то? — Не знаю. Боюсь — не доживу. 106