Сибирские огни, 2004, № 11

— Лишь бы, папка, утром не заморочало, — подлаживаясь к отцу, печалился Ванюшка. — Ветер бы не подул... — Закат ясный, — Бог даст, постоит тихо, и рыба не уйдет мористей, у берега будет играть, в траве. И, может, подфартит, не даром сетешки намочим...Чайки кру­ жат, фарт сулят... Мы вот так же с тятей ставили сети под этим берегом... в первый раз на рыбалку взял... и рыба прямо задавила сети. Выбирали, выбирали, полны отсеки накидали, лодка осела по самые уключины, — того гляди, черпанет бортом, — при­ шлось вторую ходку делать к сетям... Помню, тятя все приговаривал: «Но, Петруха, комар тя забодай, талан тебе попер, ишь как мне с тобой поддуло!.. Рыба-ак, едренов корень...» С тающим предночным светом иссяк и разговор. Чернь укутала тальники, но месяц бледным оком зрел на сына с отцом, и по-чебачьи взблескивала, чешуилась в его свете озерная рябь. — Ну что, унтуха харэктэ 22 ?.. Пора ночевать. Утро вечера мудренее. — Ложись, папка, а я еще посижу маленько. — Но, посиди, посиди. Отец расстилает на песке войлочную попону... ею укрывали зимой Гнедуху... сверху кидает брезент и, сходив на берег по нужде, глянув на озеро, укладывается спать. А Ванюшка, возбужденный привалившим счастьем, боясь заспать счастье, не насытившись им в полную душеньку, подкладывает сушняка в оживленный костер и очарованно следит за синими, витыми листьями огня, трепетно играющими на жар­ ких углях. Иногда парнишка поднимается, озирает набухшие ночью кусты, потом — озеро, устало и одышливо вздыхающее в темноте, бормочущее рябью в камышовых плесах; с озера, не давая задремать рыбацкому азарту, доносятся чавкающие всплес­ ки ночных рыбин, слышен волнующий запах тины, преющей на отмели травы... Ванюшка не помнит, когда, сомлев у костра, забирается под брезент, прижимается к отцовской теплой спине и засыпает... плещутся во сне красноперые окуни, зеркаль­ но взблескивают чебаки; отец... сын чует спросонья... поворачивается, подгребает его к себе, и теперь они спят, будто не всяк сам по себе, а слившись в одно ласковое, родное. IX «Значит, бывало, жили мы с отцом душа в душу, как я с Оксаной сейчас!..» — укорил себя Иван. Но что-то городилось, топорщилось перед глазами, путал окаянка, настырно и ехидно подсовывал отцовские пьяные скандалы. Укроешь глаза, приза- будешься, очнешься в далеком деревенском детстве, и с тоскою видишь обметанные инистой щетиной, зло поджатые отцовские губы, студено-синий, бриткий прищур, скандально упертый в маленького Ванюшку. Отец уже в беспамятном хмелю, сейчас с зубовным скрежетом станет костерить мать, прихватив и малого, а потом, в ночь- полночь, в крещенскую стужу, выпрет из дома.... «Но отчего же... отчего недоброе заслоняет теплые, ласковые видения, — снова ладом вопрошал себя Иван. — Немало же добра видел от отца... Худо-бедно, а восьмерых выкормил, выпоил, поставил на ноги... А может, и не в отце тут дело?.. — в душе моей, откуда вместе с любовью выветрилось детство?.. Мне ведь и собачёшку было не жалко, когда приблудила щен­ ком. Выкинул бы, коль не Оксана... Это теперь уж свыкся...» — Пап, а пап, охота скорей вырасти...— пробился сквозь думы и видения голос дочери, и он тряхнул головой, чтобы очнуться, вернуться в Оксанин закуток. — Шибко-то, девушка, не торопись. Чего доброго во взрослой жизни?! Успе­ ешь, намаешься... — Нет, мне хочется стать большой, чтобы научиться рисовать... красиво-пре- красиво!Какты... 22 У н т у х а х а р э к т э (бурятское) — ложиться спать. 75 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УЖМ УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ