Сибирские огни, 2004, № 11

Иван присел на краюшек койки и, снова одолев гордыню, виновато вздохнул, погладил дочь по взъерошенным волосам. Оксана снизу вверх пытливо заглянула в самую глубь отцовых глаз и прошептала сквозь слезы, прикусывая дрожащие губы: — Папочка, ты не сердись на меня, ладно? Я больше ничего раздавать не буду... Не обижайся... — Ладно, ладно, спи... Я не обижаюсь, наоборот... — он не смог досказать, повиниться и, опустил глаза к полу, стал разглаживать и расправлять одеяло вздраги­ вающей ладонью, которую дочь тут же ухватила и прижала к глазам, чтобы отец не видел слез. Иван хотел пожалеть дочь, успокоить, но у самого горло перехватила колкая сухость, сердце сжалось, зашершавело. Он прокашлялся и, глядя в стемневшее окош­ ко, досказал: — Я наоборот... Но и ты на меня не обижайся... Ты можешь раздавать подруж­ кам все, что хочешь. Но если иногда спросишь у нас с матерью, тоже не лишнее. Мы же тебя худому не научим... — Пап, а ты, Петьку на двор не будешь выкидывать? — это Оксана защищала приблудившего лоняшней осенью щенка, заматеревшего... в низкорослую, мохна­ тую дворняжку. — Доченька, он же дворовый пес, не комнатный. — Ему же холодно во дворе. — Мы его к теплу приучим с осени, знаешь, как он будет зимой страдать на морозе. А ему надо двор сторожить... Помнишь, ты его на Рождество в избу пусти­ ла, как он потом в тепло рвался, всю дверь на веранде изгрыз... — Ну, и пусть дома живет. — Петька — дворовая собака, и не надо его портить... Ну, ладно, сказочку прочитаю и спи... Иван пошел в свой куток за книжкой, но у порога обернулся... и оторопел: Оксанино одеялко вздыбилось комом, зашевелилось, ожило, и тут же высунулась хитроватая Петькина мордочка. Видимо, пока Иван сидел на дочериной койке, пес таился под одеялом у Оксаны в ногах, а как хозяин пошел вон, решил выбраться из пододеяльной духоты, глотнуть свежего духа. — М-м-м... — промычал Иван, будто зубы свербило. — Ну, это уж, Оксана, ни в какие ворота... Ты пошто в постель-то его пустила?! Он же везде шарится. Прита­ щит заразу... Опять стало копиться раздражение, но припомнил, каким макаром явился Петь­ ка в дом, и невольная улыбка размягчила сохнущие в досаде губы. IV Промозглым вечером... зябкая осенняя земля отходила к зимнему сну... в жи­ лье Ивана Краснобаева явился домовой... домовушечко, ласково сказать. Ирина, ушомкавшись за день, уже почивала, доглядывала десятый сон, а Иван, со смехом и слезами пополам угомонив Оксану, потушил свет, задремал... И вдруг послышался писк не писк, плач не плач — прерывистый жалобный скулеж; он со­ чился в избяную тишь то ли сквозь рассохшиеся половицы, то ли сквозь стены, то ли с потолка. Писк, похожий на занудную капель из ржавого рукомойника, вдруг про­ падал, и хозяин томительно ждал его, уставившись в пустоту; и писк опять нарождал­ ся, потом снова замирал. Надо вставать, но лень поперед родилась; неохота вылезать из нагретой, улежи- стой постели, под мягким боком жены, да и сон, худо привечавший Ивана, мало- помалу все же сморил, и жалко рушить полузабвение, желанное и маятно выждан­ ное. Со сном у Ивана беда-бединушка: вроде, уже сморился и, чудится, доткнешься до подушки и провалишься в забытье; ан нет, прилег, и полезли в голову, цепляясь одна за другую, вязкие думы, и вот уже сна ни в одном глазу. А голова тяжелая, пустая... Запалишь ночник и, напялив дальнозоркие очки, отпахнешь наобум лазаря АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН {ДОЙ) УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ