Сибирские огни, 2004, № 11
АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН &£jjjh УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ И то верно, — охотно согласился отец и присказал обычное. — Чтой-то стали ноги зябнуть, не пора ли, брат, дерябнуть. Давай, Петро, сушняк пошукай на костер, а я таган смастерю под котелок. Мяска заварганим... Но отец уже не слушал Гошу Хуцана, — блуждающий взгляд усмотрел на дру гом берегу скорбно темнеющих в тени разлапистого черемушника мать и ребяти шек, что сиротливо жались к ее ногам. Отец поднялся, сошел к самой воде и громко, чтобы перекричать рев Уды, спросил: — Ну, как вы там без меня? Тьфу! — сухо сплюнула мать, не совладав с досадой, терзающей и томящей душу. — Он еще и спрашивает... бесстыжие твои глаза!.. Тут ребятишки с голоду загинаются, а он там выгуляться не может. То ли холодный ветер... слава Богу... остудил или унес материну брань по стре- женю реки, то ли уж отец пустил ее мимо ушей, но, как ни в чем не бывало, опять крикнул: — Майка-то отелилась? — Да-а, тебе, отец, хошь наплюй в глаза, все божья роса — мать заплакала, и у ребятишек потекли слезы по щекам. — Ты, Аксинья, не думай, что загулял. На рыбалку сбегал. Самый клев... Ладно наудил и продал выгодно... А потом в лесхозе турнули на два дня в лес жерди заготав ливать. Так что ты не думай... Вчера вечером маленько с Гошей посидели... — Этот идол окаянный кого хошь с пути собьет. Нету на него пропасти... Гоша смекнул, что Ксюша-хаянка и до него добралась, а посему и возмутился, но решил Петро оправдать: — Ты, Ксюша, понапрасну мужика не хай! — А-а-а, вас хай, не хай, что об стенку горох, — проворчала мать. — Черного кобеля не отмоешь добела. — Ты вот ругашься, а он ить полну телегу харчей наворотил... — Хошь сам живой обернулся, и то слава Бог... — Все, бедный, переживал: как там Ксюша с ребятишками... Пока Гоша утешал, тихомирил мать, отец завалил долгую, тонкую березу, смах нул бритким топором сучья, разделся до белых кальсон и вошел в реку, пробуя жердиной глубь. — Ой, отец!.. — истошно завопила мать, — не суйся в речку!.. Опоздал ее обережный вопль; лишь шагнул отец от затопленных верб, как тут же ухнул с головой в пучину, и сглотила мужика речка... Вынырнул почти на стрежене, уносимый рекой, стал заполошно молотить руками, выгребая к тальникам. И лишь с полверсты от брода чудом прибился к подмытой и поваленной иве, судорожно уце пился за гибкие ветви, и, очнувшись от слепящего страха, отпыхался, потом, переби раясь от сучка к сучку, выполз на высокий становой берег. Шатко поковылял, хотя хмель с перепугу да в стылой реке махом вышибло; кружилась и ныла голова, перед глазами роились сверкающие, красные мухи; и вспомнил мимолетно, что где-то здесь лоняшним сентябрем чуть не утоп Ванюшка. Спускался на зиму с вершины Уды ленок и хариус, и решил отец хапнуть рыбе- хи, сетью перегородить речку. Сунул малому конец бичевы, чтобы перебрел по перекату на другой берег, завел бичеву за облюбованную березу и вернулся обрат но. По бичеве и полагал запустить сеть, а самому не хотелось разуваться, мочить хворые ноги, да прикинул: пусть и малый к рыбалке приваживается. Побрел Ванюш ка бродом, поперек напористого, валящего с ног течения, и посередь реки посколь знулся на круглых булыгах, затянутых скользкой, зеленой тиной, упал... вскочил, дер нулся по течению... и понесло парнишку. Прямо в одеже кинулся отец в речку, догнал, выудил сына... и потом долго поминал смехом: дескать, я-то рядом, дак нет «мама» ревет... Вот теперь мать, как отца сбила и понесла шалая вода, бестолко металась по берегу, беспамятно вопила Гоше Хуцану, вусмерть перепужав Ванюшку с Веркой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2