Сибирские огни, 2004, № 11
Но... слезы детские, что ночная летняя роса, — высунуло солнышко из-за хребта свой теплый лик, высушило сырость... и вскоре Ванюшка с Веркой, мирно прила дившись на полу, разложив старенькие тетрадки и огрызки цветных карандашей, малевали картинки. Верка, почти не глядя на бумагу, размашисто чертила пучегла зых и лохматых див на кривых и сучкастых ногах, — это, по ее мнению, были и мать, и отец, и Ванька, и корова, и даже лайка Найда. Ванюшка же — косясь на картинки, развешанные отцом по голым венцам сруба, где озирали степь три дозорных бога тыря, заливали байки три охотника, играли на поваленной лесине три медвежонка, — старательно рисовал, потом раскрашивал медведя, которому талая вода подмочила бок, и он с ревом попер из берлоги. IV Ближе к закату мать начесала с листвяничного пня багрового смолья, жарко протопила русскую печь и подле шестка намыла в корыте ребятишек, окатывая реч ной водицей, кою, ласково баяла, принесла до зари, когда ворон воронят не купал — по приметам ее эдакая вода сил добавляет. Ванюшка, стоя в корыте, тут же изогнул в локте ручонку, где ожил бугорок мышцы. — Мам!.. глянь, какая у меня сила. В деревне всех заборю. — Заборешь, заборешь... — кивнула мать, поливая сына из деревянного черпа ка. — С гуськи вода, с Вани худоба. Укутав парнишку в свой старенький далембовый халат, турнув его в горницу на топчан, с теми же приговорами взялась купать Верку. — С гуськи вода, с Веры худоба... Уложив ребятишек спать, прикрыла печную вьюшку, чтобы небушко не топить, избу не выстудить, помолившись, прилегла рядом. Улыбнулась, засыпая: завтра Бла говещенье и Вербное Воскресенье, Боженьку прославим, поклонимся, что не по грехам нашим милостив Бог. Призабылась сном, привиделись дивные птицы, — не то косачи, не то глухарки, но с человечьими лицами... нет, ясноглазыми, ласковыми ангельскими ликами; потом незримый в избяной теми тронул за плечо и — голос, напоминающий говор братана Вани Житихина: — Чего же ты, Аксинья, разлеживаешься?!Дети твои помирают... Ветром смахнуло мать с топчана; запалила жирник, — керосин еще при отце весь вышел, — кинулась к ребятишкам, стала их тормошить, а те и впрямь будто неживые, бездыханные. Тут и учуяла мать угар — красным листвяничным смольем протопила печь и жарко, видно, закрыла; заполошно выдернула до отказа печную вьюшку, отпахнула настежь дверь, а уж потом и Верку с Ванюшкой, плетьми вися щих на руках, поочередно выволокла на крыльцо. И уж откачивала на стылом ап рельском воздухе, и обрызгивала студеной водой, и все без проку. Растерялась мать... Вдеревне хоть соседи, ежели и не побежишь за подмогой, то чуешь их, надеешься, и легче справляться с лихом, а тут кругом тайга глухая... И взмолилась мать запальчи вой молитвой, вроде, и неведомой ей, но, может, слышанной в малолетстве от ма- меньки-покоенки: — Владыко Вседержителю, врачу душ и телес, смиряй и возносяй, наказуй и паки исцеляй! Чад моих, Ивана, Веру, немощствующа посети милостию Твоею: про стри мышцу Твою исполнену исцеления и врачбы, исцели чад моих, возставляй от одра и немощи... Ей, Господи, пощади создания Твои во Христе Иисусе Господе нашем!.. Тревожно шумели в ночном ясном небе вершины древних сосен и лиственей; изредка в хребте лаяли полуночные гураны19; стыло и отчужденно мерцал Млечный путь — гусиная тропа, по которой уплывали ребячьи ангельские души... Но... услы шал Владыко Милостивый материны мольбы, и рек душам: «Рано, дети Мои... Не 19 Г у р а н — дикий таежный козел. 53 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2