Сибирские огни, 2004, № 11

чужая, настырнее и мельче, какую пустил в свою душу, не хлябала, не болталась там, как шевяк в проруби, тревожа Иванову суть. Душа же чужая, конечно, и билась, и тревожила, не находя себе покоя и улежистого места, отчего и приходилось с грехом пополам освобождаться от куражливой и неспокойной гостьи, вначале увеселив­ шей, а потом пришедшейся не ко двору. Долго потом тлело в Иване едкое раскаянье, все шире и чернее выжигая его суть, но... к великому сожалению, в науку все это не шло и повторялось снова да ладом. «Почему у меня смалу такая вялая, рыхлая душонка?!—мучал себя Иван, пере­ жив очередное злое обращение.— Почему не ведаю всем сердцем, чем ее укрепить, чтобы туда не совались все, кому не лень, все, кто понаглей, понастырней?.. А то будто в сказке про глупого зайца, у которого завелась избенка лубяная, да подлиза­ лась, подмаслилась лиса, закочевала да самого же, дурака, и выперла взашей... Так можно и вовсе забыть, какая душа во мне смалу ютилась, какую Бог даровал... А какая же она была, Богом отпущенная?..» Ч а с т ь в о с ь м а я I Ивану казалось, душа, свыше ему дарованная, сродни материной, не отцовс­ кой; и когда он поминал мать, то пред печально осветленным, далеко проглядным взором оживал таежный кордон на реке Уде, где отец лесничал о ту пору. И приблаз- нилось и довообразилось, потому что ясно это помнить не мог в семь лет отроду; привиделось отстраненным от себя взором, словно узрелось с небес, как бедовал с матерью на кордоне Великим Постом. За седьмицу до ручьистого и пушистого Вербного Воскресенья и страстной недели отец суетливо запряг Гнедуху и, с натугой прижимая в себе прущую наружу радость... истосковался по деревне, мужикам, веселому застолью... огибая мать, Ванюшку и Верку виноватым взглядом, торопливо накидал сена в телегу, примял и укрыл войлочной попоной. В передок приторочил переметную кожаную суму с ощипанными, потрошенными и копчеными на холодном дыму косачами16— гос­ тинцы Илье, Таньке и Шуре, старшей дочери, что жила в ту пору на озерной заимке с промысловым рыбаком Фелоном. — Косачей-то, Петро, дружкам на раздавай, — попросила мать. — Пусть наши попробуют. А то я тебя знаю, шары зальешь винищем, — все раздашь. — Я, мать, когда чо раздавал?!— раздраженно отозвался отец, поправляя сбрую на кобыле. — Я ежели чо кому суну, дак тех же отрубей чушкам добуду. Вешние оповестники — косачи, прилетели до Благовещенья, до срока припла- вили на крыльях оттепель; да так страстно затоковали, справляя зоревые свадьбы, что отец сломя голову кинулся шукать петли. На токовище, в ровной и чистой ложбине, поросшей реденьким молодым листвяком, устланной тепло-бурой хвоей, по юрким косачиным тропам отец настропалил петли, ссученные из крашеного под хвою, кон­ ского волоса, и на зорьках приносил пару, а то и тройку косачей. Однажды, подивив Ванюшку, но перепужав пятилетнюю Верку, приволок подраненную тетерку, и та, распушив ярко пестрый хвост, колошматя в половицы крылами, завертелась, запры­ гала в горнице. Вера от испуга закатилась в реве, забилась, словно в родимчике, и мать, подхватив девчушку на руки, осерчало крикнула отцу, чтобы унес птицу от греха подальше, не мучал ее и не пугал ребенка. На токовище, что видно было из лесничьего дома, отец выгородил еловым лап­ ником глухой скрадок, навроде птичьего гнездовища, с бойничкой для тозовки17. 16 К о с а ч — тетерев. 17 Т о з о в к а — малокалиберная винтовка. 4 Заказ № 318 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ