Сибирские огни, 2004, № 11

годом постарше был, так с отцом уже и в лес ездил по жерди... сено косил, копны возил.. А летом каждый Божий день на рыбалке. Мать в потемках силком поднимет с постели, весла в зубы и дуй... Спать охота, — вечером же с дружками набегаешь­ ся допоздна, — и вот сидишь в лодке, клюешь носом. Весь промокнешь, промерз­ нешь насквозь, а вечером ведро рыбы домой прешь. Не для забавы рыбачил, а уж с первого класса семью рыбой кормил... А Оксану мы извадили, — накинулся Иван на жену.— Привыкли: неженки да поцелуйчики. Посуду надо мыть — ладно, завтра помоет, пусть ребенок спит, притомился... за ужином ложкой махать... А как она потом изнеженная жить будет? Думаешь, она нас добрым словом помя­ нет?! Ее же затыркают, заклюют, как дурочку последнюю. Я такой-то побойчее был... — Да ладно тебе, разворчался, как старый хрыч... — А-а-а!.. — Иван раздраженно махнул рукой. — Бог с вами, как хотите, так живите!.. — Ничего, ничего, она у нас умненькая растет, — Ирина притиснула к себе дочь, сидящую подле, и жалостливо огладила ее русую голову. — Ешь, Оксаночка, ешь... — Во-во, кушай, кушай, никого не слушай. — Правильно, не слушай его, отец нынче с левой ноги встал. Вот и разоряется... — Ты что, опупела?! — Иван выпучил глаза на жену. — Ты что ребенку гово­ ришь?! Ты хоть маленько-то соображай своим куриным умишком... — А что, неправда?.. Если у тебя плохое настроение, мы-то здесь при чем?! Зачем на нас-то зло срывать?! Ешь, Оксаночка, ешь, не обращай внимания. — Во-во, — горько скривился Иван, — пожалей еще, потом и вовсе от рук отобьется. На шею сядет и ножки свесит. — И пожалею. Если мы не пожалеем, кто еще пожалеет. — Давай, давай, жалей, она потом такие нам подарочки поднесет, за голову схватишься. — Да не мучь ты ребенка, вот прилип, банный лист, — Ирина туже прижала к себе дочь, чмокнула ее в макушку, но Оксана, стойко вынесшая попреки отца, откро­ венную материнскую жалость перенести не смогла, — глянула на отца с матерью болезненно круглыми, измаянными глазами и, опрокинув с грохотом стул, выбежа­ ла в горницу, лишь платье мелькнуло, взметнувшись стрекозиными крыльями. Заб­ равшись в темный шкаф под висящие на плечиках платья и рубахи, дала волюшку слезам, — чуть приглушаясь одеждой, из неплотно притворенных створок вынесся безудержный плач. — Ну вот, видишь, до чего ребенка довел!— Ирина почти ненавидяще, коротко глянула на взъерошенного мужа. — Она и так, бедненькая, в школе выматывается, и дома никакого покоя. В классе все кому не лень дразнят— Дунькой обзывают, и тут не чище. — Так что, совсем попуститься? — скандально прищурил глаз Иван. — Пусть растет как трава, да? — Не так учат. Можно по-человечьи сказать, не психовать. А то ворчишь, вор­ чишь, — вылитый папаша. — А ты моего отца не трогай! Он, может, получше нас с тобой был. — Да уж куда там! Пил да гонял вас, как Сидоровых коз. Жаловался, а сам теперь не чище своего папаши. — А-а-а, надоело все, с тобой же бесполезно говорить!.. — Иван опять резко взмахнул рукой, отсекая от себя болезненно забурливший спор, чтобы не всплеснул­ ся обычным кухонным скандалом, после которого спадал с глаз тихий, сонный ту­ ман, заголяя всю неразрешимую, оттого и бессмысленную, пустоту жизни, лежа­ щей впереди, навроде голой, заснеженной степной дороги, ведущей в никуда, где ни деревца, ни кустика, ни приманчиво-желтого, живого огонька. 47 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН \ УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ