Сибирские огни, 2004, № 11

АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ пились, как бараны на новые ворота...»; после прикинул с насмешливым вздохом: «Господи, живут же люди, а...» Хозяйке, кажется, тоже не глянулся этот... по виду, вроде, городской парень... сухостойный, с глубоко запавшими, печальными глазами, с волосами ниже плеч, облегающими носастое, крупное лицо. Но больше всего хозяйке не по нраву при­ шлось то, что парень, будто пристыв к земле, подозрительно долго и хватко оглядыва­ ет избу: с чего бы это вдруг?., не измыслил ли чего худого? Уж не представитель ли какой?.. Может быть, вспомнилось пугающее стародеревенское: уполномоченный, или, как мужики переиначили, упал намоченный... Смутившись под напором хозяйкиного взгляда, Иван сердито развернулся и быстро пошёл по тракту, так ни разу и не обернувшись; хотя и манило оглянуться, посмотреть ещё раз на семейку — на желтоголовый, синеглазый выводок, на мать- квохтуху, дохаживающую, кажется, последние деньки, готовую со дня на день прине­ сти в избу ещё одного такого же желтоволосого цыплёнка; хотелось обернуться, — даже мимолетная зависть вдруг ворохнулась в нём. Но зависть была случайной, неведомой, короткой, потому что его не умилили ребятишки малые и баба на сносях, похожая на широкое и вольное, вспаханное и засеянное, хлебное поле, похожая и на ржаной каравай, пышущий ласковым жа­ ром, — еще не чуял Иван в том счастливой отрады. Господи, какое там счастье?! Стоило ему лишь вообразить себя, обвешанного ребятишками, в деревенской се­ мейной колготне, как глухо обволакивала всю его суть отупляющая, сонная скука, и томило чувство безысходности. Торопливо и обиженно уходил Иван от дома; в глазах какое-то время маячил форсисто раскрашенный фасад, из которого, не печаля и не радуя души, утомлён­ ным эхом проступал, словно из тумана, старопрежний дедовский сруб, — там, в тумане, угасло Иваново детство... Вскоре он забыл обновленный дом и, редко загля­ дывая в родной край деревни, помнил лишь свою прежнюю избу. Осенью отвели чадушко учиться, а коль в деревне, да и на могилках, Красноба- евых, — Ивановых родичей, далеких и близких, — хоть пруд пруди, или, как говорил отец: до Москвы не переставишь раком, то в первом классе, куда угодила дочь, оказалось четыре краснобаевские девчушки, и три из них Оксаны — имечко вышло о ту пору ходовым. И пришлось молоденькой учителке величать соплюшек по име­ ни, отчеству: Оксана Ивановна... Петровна... Семеновна. И помнится... — дело вышло после Покрова Богородицы, — пришли под вечер с работы и лишь переступили порог, как дочь им все и выложила. Иван, разозлен­ ный, чтобы не дать волю рукам, не испугать дочь, быстро сел на порожек, тряскими руками выудил из пачки сигарету... и лишь немного отойдя, глянул на разор, учинен­ ный дочерью в их семейном гнезде. Поселили молодых в двухквартирном брусовом бараке, желтеющем в ряду та­ ких же бараков, лупоглазо взирающих на степные увалы. Жизнь о ту пору15 вышла сытая, крепкая и надежно проглядная в даль, а посему женки охотно и наперегонки рожали, — словом, подружек дочери хватало за глаза. Вот они, милые Оксанины товарочки, и похозяйничали в квартире, а заводилой, конечно же, была Лилька, со­ седская баламутка, прозванная Пугачихой, которую Иван и близь калитки не пускал, а на улице молча обходил стороной. Пировали девчушки на славу, опустошили холодильник, где теперь и таракан мог с голоду повеситься; добрались и до коробки конфет, припасенных на случай гостей, и те слупили, не поморщились. А уж на сытые пузочки так раздурелись, — хоть всех святых выноси, будто Мамай прошел, и если водился около печной вьюшки старый домовёнок, и тот, поди, ноги в горсть и дунул из жилья, как ошпаренный. Разметали Оксанины товарки книги по полу, иные порвали, затоптали, потом выво­ ротили из комода некорыстную одёжу, — наряжались в материны платья и концерты 44 15 Семидесятые, восьмидесятые годы XX века, когда еще вся социальная жизнь была почт бесплатной, когда поджидали коммунизм.