Сибирские огни, 2004, № 11

АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН iftffy , УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ Ванюшка почуял, что последнее сказано для него и в укор, потому что и от работы домашней отлынивал при всяком удобном случае, — с ребятами любил побегать, на конечках покататься, — и добро, отцом нажитое, сроду не берег: сколь тот же Маркен, дружок, выманил и крючков рыбацких, и жилки, и ножей?! II — Да-а, теплынь-то стоит куда с добром, прям благодать Божья... — отец потя­ нулся, зевнул и как бы мигнул Ванюшке: дескать, не обижайся, сынок, за выучку — во благо. — Верно что, сретенская оттепель. Февраль-бокогрей, бок корове обогрей, бок корове и быку и седому старику. Оттепель... От мягко ласкающей красы березового колка Ванюшке на душу слетело такое умиление, такой суетливый восторг, что он, задним числом подивившись своей храб­ рости, выкарабкался из тяжелой козьей дохи, из ее кислящей духоты, и, подергав отца за кушак, бойко спросил: — Папка!., а, папка, дай повожжить, а? Отец удивленно скосился на него, затем, какое-то время, тая на губах незлую ухмылку, для порядка и чтобы набить побольше цены на вожжи, еще ехал, а потом: — Тпр-р-ру, Майка! Охолонись немного. Покряхтывая, разминая затекшие ноги, по которым посыпались частые мура­ ши, сходил до ближней лесины, а тут и сын — одна кобыла всех... заманила,— тоже, степенно переваливаясь на задеревеневших ногах, уперся головой в придорожную березу и уже суетливо, потому что прижало, закопошился в многочисленных оде­ жонках. Все еще легонько кружилась голова... Сейчас, когда не поскрипывали и не визжали полозья, не постукивали копыта, тишина стала до того полной и протяж­ ной, что Ванюшка, задравший голову к вершине березы, перестал ощущать под ногами твердь — снова почудилось, вроде парит бесшумно, кругами в синем под­ небесье... Тишина была полной и ясной, и грустной; белый иссиня, чистый покой, лишенный шумов и запахов, казался нездешним покоем... Отец, как и Ванюшка, замерший было посреди зимнего покоя, не вытерпел его, закашлялся. Кое-как успокоив хрипящую грудь, обошел Гнедуху, подправил шлею под хвостом, подтянул чембуром оглобли, а уж потом, завернув полушубок, выудив из-под полы линялый кисет, неторопливо закрутил толстенную, в палец, самокрутку. И пустив на сына запашистого и уютного на лесном зимнем воздухе махорочного дыма, молча привалился в задке саней. Ванюшка смекнул и, суетясь от волнения, еще не в силах распутать вожжи тряскими руками, полез в передок, к самым капризно выгну­ тым полозьям. Сопя, кое-как управившись с вожжами, раскрутил их, сел половчее, эдак на бурятский манер подобрав под себя ноги, поправил кушачок на телогрейке, и, боясь дышать полную грудь, сдавленно чмокнул губами, затем понукнул: — Но-о, чуля-а! Сани тут же покатили по скользкому насту, пошли считать частокол серо-синих теней, исполосовавших зимник, а сердце Ванюшкино занялось дымно-зоревым све­ том, взлетело к самому горлу, запальчиво взыграло и понеслось... понеслось, не помня себя от счастья, далеко впереди саней. И гордость распирала, неведомым хмелем забродившая в груди, жаром шибающая в голову, при этом все казалось, чуялось спиной, что отец нет-нет да и похваливает его повеселевшим взглядом: дес­ кать, ишь ты, маленький-маленький, от горшка полвершка, а уж как ловко правит кобыленкой-то, а!., и кобыла-то капризная — урос охальной... а вожжи-то, вожжи-то держит как путний, будто ямщик заправский... сразу видать, нашародова, красноба- евская, — тятя, дед Ванюшки Калистрат, по молодости ямщичал на Московском тракте, в Верхнеудинске гащивал, в Чите... М-да, узрел бы тятя с небес своего малого внучонка, порадовался! Вот ямщичок дак ямщичок, едренов корень, отца родного везет,— дождался...