Сибирские огни, 2004, № 11

так желал Ванюшка попасть к молодой и румяной, но угодил в руки чернявой, а та, навроде молодухи, решила выбить из парнишки лишнюю дурь. Не прошло и двух недель, как Ванюшка остыл к учению: учителка бранила, ребятишки шпыняли, — пужливый рос, тележного скрипа боялся, да и простофиля добрый; и лишь зацвел таежный хребет за поскотиной желтым, малиновым, бурым осенним цветом, парнишка и вовсе бросил учение. Бывало, под конвойным взгля­ дом молодухи наладится утром в школу, уложит в холщовую сумчонку азбуку, бук­ варь и тетрадки, упакует в ситцевый мешочек чернильницу-непроливашку да нет бы в школу бежать, завернет на озеро, сумчонку заховает под лодку и тетрадки изрисо­ вывает или с дошколятами потешается. Бывало, даже подсобляет хоронить мух... Словно выудив из родовой памяти ранешний деревенский обычай на Сёмин день, вырежут парнишки из репы гробик и, упокоив там пойманных мух, весело вопят, утирая слезы: «Мухи вы мухи, Комаровы подруги, пора умирать. Муха муху ешь, а последняя сама себя съешь...» Зарыв муший гробик в сырой песок, поминают, чем Бог послал, что из дома сопрут. А уж полыхает вечерними зарницами месяц зоревик, утрами седая паутина на приозерном лугу, и деревенские гуси тревожного гагачут, охлопывают крыльями линялую мураву, тоскливо глядя, как табарятся гуртами и, загнув над озером прощаль­ ный круг, уплывают гуси небесной синей степью. И гаснущим эхом доплывает с высо­ ких небес на осеннюю землю птичий голос: прощай, матушка Русь, я к теплу потя­ нусь. .. И влечется Ванюшка тоскующим оком за улётными птицами, и чудится: летят гуси на лесной кордон, где осталась материна ласка... и текут слезы по щекам. Если на озере ни души, дует Ванюшка прямиком на рыбзаводской конный двор, где конюшил дед Кузьма. Заберется на приморенную рыбачью клячу, едет по дерев­ не, похваляется, — вместе с дедом гонят табунок к озеру на водопой. — Приучайся, Ваня, с конями обращаться,— поучал дед Кузьма. — В ранешню пору как раз на Сёмин день чадо подстригали и на коня сажали. Вот твой большак Ильюха-шыбирь, тот в лошадях толк знат... доподлино. Сродник Ванюшкин сам расписывался крестиком и внучатого племяша к уче­ нию не понужал: неча мозги засорять и душу смущать; мол, деревенскому парню, коль лошаденку запрягать наловчился, больше и учиться нечему. — Но, может, подучи еще заветное слово мученикам Флору и Лавру, чтобы отчитывать коней, ежли занедужат, — толковал Ванюшке дед Кузьма. — Так это говорилось: мученики достохвальные, всечестные братья Флор и Лавёр, услышите всех притекающих к вашему заступлению, и как при жизни вашей вы исцеляли ко­ ней, так и теперь избавляйте их от всяких недугов... Бывало, занедужит кобыла жерё­ бая, отчитаешь ее, святой водичкой обрызгаешь да ладаном окуришь, — недуг с кобылы как рукой сымат. Ожеребится — и жеребенок ладный. Флор да Лавёр до коней добёр. Во как, Ванюха— кобылье ухо. А учеба чо?! Не будь, Ванюха, грамотен, а будь памятен. Так от... В школе путние ребятишки хором зубрили: «Пришла весна, настало лето, спаси­ бо Ленину за это», а Ванюшка со святыми Флором и Лавром да дедом Кузьмой учился хворых кобыл молитвой отчитывать. II Вьется пеньковая веревочка, вьется, а приходит и конец: не долго парнишка отлынивал от школы, прохлаждался на озере или конюшил на пару с дедом Кузьмой. Вначале парнишку размалевали в школьной стенгазете: он там на пару с дедом Кузь­ мой задом наперед, чтоб смешно и обидно вышло, запрягает древнюю клячу. Потом грянула прямо на дом чернявая учительница, потолковала с глазу на глаз с молоду­ хой, и та вечером наладила вольному деверьку жаркую баню; поставила в угол на весь вечер, а утром, будто непутевого бычка на поводу, отвела за ухо в школу. Со слезами и горем пополам, но к учению Ванюшка приноровился и даже вышел в ударники, нацелился в отличники, но тут молодуха, будто с цепи сорвалась 23 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ