Сибирские огни, 2004, № 11

лишь по красным денькам, доставал украшенный переводными картинками, слад­ козвучный баян. Илья же без песни жить не умел и не хотел, баяном, к коему прирос на флоте, не попускался, оттого и, потеснив своего большака, славился на весь Еравнинский ай­ мак добрым песельником, гармонистом-баянистом, да тем еще, что, смалу отчаян­ ный, наловчился объезжать диких коней. Впряжет в сани дикошарого жеребчика, загонит по самое брюхо в глубокий снег и понужает, пока с того семь потов не сойдет, а с ними и весь урос слетит. IV — Не по себе ты, Илья, березу завалил, — вздохнул отец. — Запрягай дровни, ищи ровню. Ты — крутель-вертель... Тебе бы брачёху7 с бараньего гурта — в саму пору. Вместо ответа Ильюха, отмахнув руки, словно хотел обнять отца, пропел на мотив «мадьярки»: — Вышла бурятка на берег Уды, бросила в воду унты... Знатьё бы, так братскую бы взял, — мне сподручнее... — Во-во, как материн брат Ваня Житихин. С брачёхой окрутился, живет в тайге. Раз в году в бане моется, пню горелому молится... А Фая — культурная... Родова свое берет — хошь и орусевшая, а всё немка. Я, паря, на Германию в войну поглядел, — вот где порядочек-то, а!.. Русским-то до их о-ой как далеко... Не-ет, чо ни говори, Фая — хозяйка, не чета тебе, иману бесхозному... Укорял отец сына, жалеючи Фаю, на кручину свою девью угодившую не в креп­ кие, домовитые руки, а Ильюхе, бродяге и бездомке, навроде чабана-кочевника. Ему что, дождь вымочит, солнышко высушит, степные ветры кудерьки расчешут, а на своем хозяйском дворе хоть трава не расти. А Фая была хоть и не из красы, в отличии от своего суженца, — сухая, мосластая, носастая, —-но да красоту не лизать, Ильюху- дурака не отесать; зато уж попалась строгая, домовитая и, не в пример иным дере­ венским бабам, редкая чистотка, шибко уж порядок любила. А Илья любил простор и свежий воздух, — бывало, до покровского снега, до первых зазимков ночевал в телеге под звездным небом, потом уж перебирался на сеновал, и лишь в канун рож­ дественской стужи кочевал в избу. Любил Илья и своих земляков... Если Фая, обиха­ живая семейное гнездышко, гостей, особливо простых работяг, не привечала, то Илья уродился характером широкий, как Сибирь, — за эдакую широту и за то, что любил петь про Сибирь, деревня величала Краснобаевского парня на буряткий лад — Ильюха-шыбирь; и на первых порах его совместной жизни с Фаей народ из дома не выводился. Рыбаки ли из неводной бригады, чабаны ли, скотники и пастухи с гуртов и ферм, — все подворачивали к дому краснобаевых, когда там хозяйничал Ильюха- шыбирь; не скупясь, щедро одаривали мясом ли, рыбой ли, после чего пир горой и дым коромыслом, а изба не топлена. Иные норовили остаться на ночлег. Но Фая, которой надоело грязь за мужиками выворачивать и слушать их соленые-перченые деревенские байки, быстро отвадила гостей, — кого пристыдила, кого выпихнула взашей, и дом притих, построжал, стал походить на саму молодуху. Илья с этим долго, не смирялся, но Фая, девка настырная, одолела, и друзья шыбирины стали забывать дорогу к избе Краснобаевых, хотя и хозяин теперь все реже и реже казал глаза в семейном гнездовище. К тому же Илья нет-нет да и гонял скот то в Читу за триста верст, то гнал из Монголии, так что Фая вдовела при живом муже. — Д а... — отец глянул в горницу, где посиживал его малой, — Танька-то боль­ шая, послушная, а вот Ваньке, неслуху, молодуха вправит мозги, покажет кузькину мать. Не слушался отца, послушайся кнута. — Ты, батя, не переживай, я братку в обиду не дам, — Илья выставил огрубелую короткопалую ладонь, будто заслоняя Ванюшку от Фаи. 7 Брачёха — бурятка. 21 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ