Сибирские огни, 2004, № 11

АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ байкальских тонкорунных овец. Мотаясь на коне по степным бараньим гуртам, по молочным и откормочным фермам, лечил совхозную скотину. Попутно правил и деревенскую скотинешку, а чаще— легчил быков и боровов, чтобы вес нагуливали, не сжигали жир и сало, норовя продолжить племя. Был Илья коновал отменный, потому что и учение прошел, да и вырос при скотине, — у раскулаченного деда по забайкальским степям паслись стада коров и табуны коней. Был Илья и безотказный: ночь-полночь подымут— у того бычок какую-то холе­ ру сжевал, вот и понос кровавый, у другого непутная телка бок пропорола, у третье­ го корова-первотелка не может растелиться, — Илья покряхтит, да делать нечего: котомку в зубы и пошел править скотинешку. Правил с шутками, прибаутками, а то и с придурью: занедужила коровенка, отпахнет той жевалку, а хозяина просит: «Глянь- ка корове под хвост... Видишь меня?.. Нет... Пишем: заворот кишок...» Был Илья и не хап: шмат сала пихнут за правеж, и тому рад. А коль в деревне наловчились за пылкого жеребца, обращенного в сивого мерина, да за выложенного быка расплачиваться «белоголовым сучком»6, то Илья приноровился и к выпивке. К тому же под рукой всегда водился и казенный спирт. Месяц, бывало, держится, по­ том сорвется и загуляет, но, к его чести сказать, работой не попускался. Кто на борзом коне замуж поскачет, скоро поплачет, и Фая, конечно, спохвати­ лась, что с молодого глупа кинулась в объятья распотешного морячка, подметавше­ го деревенские улицы расклешенными гачами, лукаво напевая под баян: У гармошки семь пружин, Девкам головы кружим, Закружим да завлечем, Потом другим кружить пойдем... Вышла иркутяночка не из красы... доска и два соска, как во злом хмелю оценил Илья... да и лета поджимали, вот и побоялась: не найдешь паренька, прыгнешь за пенька. А когда женихались, таким ловким и мастеровитым выказал себя, всё в руках горело; так уж пасла его, унижалась, вымаливая ласковый взгляд, будто и согласная на то, что поматросит, да бросит. Пожалел, приветил, а Фая, на то и швея, быстро пришпилила паренька к своему подолу, сноровисто отшив деревенских зазноб, что заманисто крутили возле игривого морячка туго перепоясанными, складчатыми юбками. А ведь иные на корню сохли по краснобаевскому парню, клюнув на его комлистую стать и песни, которые он браво пел под баян на деревенских посиделках и приозерном пятачке, — там форсистые парни и девчата промеж «Дунайских волн» уже разучивали прыгучие и ревучие заморские хали-гали. Но Илья, как сам говари­ вал, привечал лишь русские народные да блатные, хороводные... Краснобаевская родова — пятеро парней и три девки — пошла в отца, укырско- го гармониста, игручая либо певучая; лишь малому медведь ухи-лопухи вытоптал, но, опять же, любил слушать и веселые, и слезливые родные напевы, и слушал до сладостного обморока, в песенном ветре кружась и паря над тайгой и степями, отлетая душой в небесную синь. Но если отец уже годом да родом брал в руки тальяну, а три краснобаевских сына, Егор, Алексей да Илья, парнишками редко мая­ ли гармонь, то большак Степан хромку смалу из рук не выпускал, с ней в обнимку ночевал; а как гармонь из моды выпала, махом баян освоил и колесил вместе с голосистым хором по деревням и даже в городе играл. Растолмачить бы ему, случа- ху, ноты, и вышел бы в артисты, но молодая да властная жена Августа, заправлявшая бухг алтером в сельпо, спохватилась — скрутится, сгуляется мужик с ветродуйными певичками, — быстро списалась с золотым городом Бодайбо, куда новожени вскоре и укочевали. Там Степан выучился в техникуме, одного за другим наплодил двух ребятишек, и коль работы по службе и по дому стало невпроворот, то уже редко, 20 6 «С у ч о к» — водка низкого качества, которую готовили из древесного спирта, из «сучка»; «белоголовка» — водка в бутылках с белыми пробками.