Сибирские огни, 2004, № 11

лей» — партийных чиновников, но и вполне конкретных строительных начальников того же, что и Кураев, ранга, и даже непосред­ ственных свидетелей той реальной истории, которая легла в основу сценической. Любопытно, что и те, и другие, и третьи пеняют автору, актерам и режиссеру за яко­ бы неверную художественную интерпрета­ цию. Но причины у всех разные. Партийные чиновники против обобщений и намеков на действительность, строительные начальники узнав себя и свою контору, боятся, что выне­ сенный из избы сор подмочит их репутацию, а сподвижники прототипа, наоборот, заявля­ ют, что на самом деле все «было гораздо неприятнее» — «кости трещат, жалости ни малейшей, оступился — добивают...». Кто прав? Читая пьесу, однозначно от­ ветить трудно. Идет репетиция спектакля, ищутся варианты. Образ Кураева до конца не проявлен. Он пока расплывчат, условен, как и многое довольно условно в пьесе. Но, не без оснований претендуя на метафорич­ ность, автор и не стремится к законченности и графической четкости. Он оставляет воп­ рос открытым, предоставляя додумывать, расставлять окончательные акценты читате­ лям и зрителям. Если рассматривать творчество А. Ко­ сенкова в целом, то его произведения 1980-х годов с определенными, конечно, оговорка­ ми, были рождены под знаком «производ­ ственной прозы» со всей ее спецификой. Но уже и в них заметно усиливающееся стрем­ ление драматурга к новому уровню художе­ ственного осмысления. Во всяком случае, я себе так объясняю тот факт, что к концу 1980-х производственная тематика, похоже, навсегда ушла из пьес А. Косенкова. И дей­ ствие их теперь происходит где угодно — в тундре, в зоне военных действий, в больни­ це, в дурдоме, в доме престарелых, но толь­ ко не на производстве. Впрочем, и сама жизнь, начавшийся социальный и духовный обвал тому тоже немало способствовали, обостряя извечные, ставя новые вопросы, на которые надо было искать ответы. И в пер­ вую очередь, на всегда животрепещущий вопрос: как жить, чтобы, несмотря ни на что, оставаться человеком. Поисками ответа на него А. Косенков в пьесах конца 1980-х и 1990-х годов, собствен­ но, и занимается. Первой на этом пути стала драма «Бе­ рег розовых чаек». «Она не о страдании, она об искупле­ нии. Но поняли ли мы, что должны искупить? Мне кажется, все еще нет. Не потому ли так старательно отыскиваем в своем давнем и недавнем прошлом самых различных по рангу, национальности, уму и степени актив­ ности виновников случившегося с нами? А ведь прежде, чем обратиться к Богу с молит­ вой о прощении, мы должны пройти до кон­ ца путь горчайшего осознания собственной величайшей вины за то, что, хотя мы и не были непосредственно виноваты в том не­ мыслимом духовном одичании, которое стремительно нарастало из года в год, но молчаливо соглашались с ним, а значит, были виновниками не меньшими, а, может быть, даже и большими, потому что всё п о н и ­ м а л и». Авторские эти слова, предварявшие публикацию пьесы «Берег розовых чаек», можно поставить эпиграфом и других дра­ матургических произведений А. Косенкова 1990-х годов, потому что они тоже в главным образом о духовном одичании, распростра­ няющемся в современном нашем обществе со скоростью эпидемии. Верный себе, А. Косенков берет экстре­ мальную ситуацию (несколько человек заб­ лудились в тундре) и на ее изломе высвечи­ вает героев пьесы, перед которыми сложив­ шиеся обстоятельства ставят ребром серь­ езную нравственную дилемму. Сюжетное же развитие пьесы на сей раз достаточно нехитрое. Заблудившаяся груп­ па достигает заброшенного стойбища або­ ригенов, неподалеку от которого стоит сруб­ ленная еще несколько веков назад русскими первопроходцами церквушка с колоколен­ кой. Возникает идея сжечь ее, чтобы огнем привлечь поисковые вертолеты. Жечь или не жечь — мнения разделились, вокруг этого сыр-бор. А решение зависит от того, насколько омертвела (или совсем пропала) у человека душа. Как мудро говорит старуха-абориген- ка, «ум без души чужой становится, на сер­ дце шерсть расти начинает... Можно про­ стить, когда душа ошиблась, нельзя простить, когда душа пропала». Но почему именно старинная церквуш­ ка в глухом необитаемом краю становится стержнем конфликта? Ведь и Бич (один из персонажей) по-своему прав, говоря: «Ты когда-нибудь слыхал, чтобы из-за этого шум поднимали?» Но в том-то и дело, что здесь, в чрезвычайных обстоятельствах, это уже не просто церковь. Она своего рода — испыта­ ние Господне на человечность, духовный и нравственный императив, существующий вне зависимости от вероисповедания или даже вообще отношения к Богу. Старуха-або­ ригенка — язычница, но она первая осудила 204