Сибирские огни, 2004, № 11
нику великому поэту и, конечно, всегда за ходил попить свежего чая в «Лакомку». И посещение это было для него в радость... Дело в том, как я узнал от него же, постоян ными посетителями кафе бывали многие литераторы, но в особенности сотрудники журнала «Новый мир», находившегося на другой стороне площади в самом начале ули цы Чехова. Некоторые из них в своих воспо минаниях упомянули теплым словом и это чаевое место. «Лакомка» вполне отвечала своему на званию и была привлекательна тем, что в ней из напитков подавали преимущественно чай, а к нему что-нибудь сладенькое: конфеты, печенье или пирожное. Однажды после очередного возвраще ния Тимофея Максимовича из столицы я спросил у него: — Ну, как там «Лакомка», поит чаем поэтов? — Не раз заходил, — услышал я в от вет, — и все он — простонародный, но все же ароматный, достойный уважения, — и с улыбкой добавил: — Москва большая, а «Лакомка» ма ленькая и одна на всю столицу. Действительно, я в этом убедился, по сетив в середине семидесятых Москву и «Ла комку». Внешне ничем не приметное в тес ном ряду зданий (можно пройти и не заме тить), типичная забегаловка — кафе внутри было действительно маленькое, всего-то пять-шесть столов с мраморной крышкой, за которыми можно было только стоять и, выпив стакан чая, не задерживаясь, покинуть помещение. Помнится, ничем особым она меня не поразила. И чай был совсем не аро матный, и подали его мне в стакане в помя том мельхиоровом подстаканнике. В следу ющий мой приезд в конце семидесятых чай уже подавался в простых фарфоровых чаш ках с блюдцем — и все тот же. Об этом я при встрече рассказал Тимофею Максимовичу. Он улыбнулся и сказал: — Не столь важно что подают, а важно где подают... Понятно мне стало, что он очень ценит сам факт посещения известного кафе. Следующий раз я был в «Лакомке» уже в 1989 году, когда возвращался через Москву из Дома творчества в Пицунде. Зайдя в кафе, обнаружил внутри серьезную перестройку и, как мне показалось, не в лучшую сторону. Посреди помещения построили что-то вроде застекленной веранды, а вокруг нее придела ли деревянные столешницы. Становятся люди вокруг и им из этого «киоска» подают желае мый напиток — все тот же грузинский чай или появившийся тогда в продаже турецкий. Жаль мне стало те мраморные столы, ведь за ними стояла «история». Конечно, не сде лаешь их мемориальными, если за ними сто яли, например, Константин Симонов, Алек сандр Твардовский или Александр Солжени цын, «но все же, все же, все же...» Другой мой очередной приезд в Моск ву пришелся на самый трагический год для Советского Союза и самый бедный, непред сказуемый месяц развала великой страны — декабрь. На Пушкинской площади кучкова лись «демократы». Очередной оратор что- то кричал, размахивая листовками. Пушкин грустно и задумчиво смотрел с пьедестала на все это. Мокрый снег. Грязно. Ветрено. Толпы спорящих у витрин «Московских но востей». Потолкался за их спинами, послу шал их споры и пошел к заветной двери. Очередь у двери была внушительной. Сто ять долго на мокром ветру побоялся, пото му что накануне простудился, да и в кафе, как сказали мне в очереди, посетителей уго щали более прибыльным напитком — кофе. Пришел и на другой день, у кафе — никого, а на двери прилеплена бумажка: «Кафе зак рыто ввиду отсутствия товара». Тогда во многих местах столицы висели подобные объявления. На другой стороне площади уже обрел популярность чужестранный «Макдо нальдс» с его гамбургерами и цитрусовыми напитками. Наступало смутное время либе рализации и прихватизации, обогащения еди ниц и обнищания миллионов. И нивесть ка кая судьба ожидала это известное в литера турных кругах Москвы, а может, и всей Ве ликой державы, кафе... Постоял я у безмолвной двери «Лаком ки» и сказал сам себе: «Прости, Тимофей Максимович, не пришлось мне в этот де кабрьский день — день твоего рождения — помянуть тебя любимым твоим напитком в любимом тобой кафе!» — и пошел на пло щадь поклониться Пушкину. ЕЛОЧКА Имя Пушкина для Тимофея Белозёрова было священно. Помню, однажды, кажется, на пятом году нашего знакомства, я был у него в гостях и обратил внимание, что в его строгом, без каких-либо излишеств рабочем кабинете как бы присутствует дух великого поэта. На стене висела гипсовая миниатюра — изображение Арины Родионовны. В шка фу на самом видном месте — полное со брание сочинений Пушкина. На рабочем столе, идеально чистом, пишущая машинка, на которой я заметил гравировку: профиль великого поэта. За стеклом книжного шкафа репродукция с картины художника Б. Щер бакова «Пушкин в Михайловском». На сле дующий день Тимофей Максимович отправ 197
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2