Сибирские огни, 2004, № 11

АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ Домой шли счастливые— с добычей, и все бы ладно, но невдалеке от заимки на лесной бусанок вдруг выскочил серый заяц, и Шура, как маленькая, заполошно ки­ нулась за ушканом, тут же и споткнулась о валежину и просыпала ягоду. Села на траву и заплакала. — Чо уж теперичи реветь ревьмя, — укорила мать Шуру, — коль детство в заду заиграло. Собирать надо ягоду... Весь вечер, а потом и во сне будет стоять и покачиваться перед Ванюшкиными глазами сизо-голубое мерцание среди светло-зеленого поля; от него сомлеет и том­ но закружится голова; это мерцание оживет и после Покрова Богородицы, когда Ванюшку отдадут в учение, когда зашелестят с низкого, густого неба белые мухи, и мороз пустит по избяным окошкам голубичные ветви, — они и покажутся голубич­ ником, а падающий снег замрет перед глазами рясной голубицей; ягодное мерцание явится другой раз и, вроде, совсем не ко времени, когда маленькая, седенькая учи­ тельница Нина Астафьевна помянет войну, как гибли от холода-голода малые детуш­ ки, — сердце Ванюшкино защемится болью, горло перехватит сухость и к моргаю­ щим глазам прильнут слезы, но тут же, будто противясь горю, не покорствуя, само по себе народится перед опечаленным взором с невиданной яркостью и приманчи- востью теплое леточко, и привидится или рыбалка среди розоватого утреннего ту- манца, или все тот же бескрайний голубичник, где, будто в звездной синеве, вольно пасутся он и сестра его Верка, а мать с улыбкой присматривает за ними. Может быть, это будет являться и манить Ванюшку к себе тот, синё пыхнув­ ший ему в глаза и улетевший в небо или укочевавший подальше от нахрапистого люда, поглубже в тайгу, тот богатый ягодник, отчего сильнее станет остриться жела­ ние все же найти его когда-то, увидеть хоть одним глазочком. Вместе с голубичным мерцанием, похожие на этот небесный свет, осядут в нем и материны наставления, ее по-лесному неспешные, теплые слова, как будто в тепле своем припахивающие сосновой смолой, мхами и багульником. И всякий раз ближе к бабьему лету мерцание начнет томить особенно сильно, уманивая в лес, но тот голубичник, где ягоды народилось синым-синё, синё-пре- синё, уже никогда не выкажется ему. Где-то он прячется на родном приудинском хребте и не желает казаться, из лета в лето синё усыпаясь голубицей. Ч а с т ь т р е т ь я I В деревне отец спихнул ребятишек с рук на руки сыну Илье и молодухе Фае, а вечером, будучи еще в зачинном, говорливом хмелю, ведал им про свое церковно­ приходское учение, словно предвидел, что тиходумный, но одичавший в тайге сынок наберется муки, пока одолеет азы да буки. Парнишка вроде и смирный, да в смирен­ ном болоте все луканьки гощуют. — Нам , архаровцам, ежели через передние ворота ум не входит, через задние загоняли, — толковал отец новоженям, но как бы и для Ванюшки, который подслу­ шивал застольные беседы из горницы. — Д а... Мы ведь, Фаина Карловна, ишо азы да буки зубрили... Брат Илья — рано заматеревший, по степному скуластый, буролицый, с при­ плюснутыми губами и кудреватым чубом, — сам был горазд побалагурить, но, чтя отца, лишь почесывал, облитую тельняшкой, взбугренную грудь да лукаво поигры­ вал медвежалыми глазками. Фая, высокая, сухопарая, разливая окуневую уху, выкла­ дывая на тарелки молодую вареную картоху, сумрачно и отчужденно косилась то на свекра, то на хмелеющего мужа. Больно уж не привечала она, строгая и молчаливая, хмельные и ухабистые краснобаевские застолья. — Да, Фаинька, крепко нас учили, — поминал отец. — Бывалочи, сидим на лавке, все за одним столом. Учитель важно, чисто гусь, у доски похаживат, сердито