Сибирские огни, 2004, № 11

АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ — Ну, ладно, хва нам балясы точить, пора и за дело браться. Присаживайтесь-ка подле меня и берите. Хватит по лесу хвостаться. А то ежлив такие вырастете — в поле ветер, в заде дым — дак и всю жизнь пробегаете, задрав шары, и жизни самой путем не увидите. Тоже улетит, навроде вашей ягоды... IV Мать наговаривает то ли самой себе, то ли ребятам, а уж вовсю берет голубицу, и берет не глядя, словно видя ее пальцами, что за полвека — в трудах от темна до темна — стали зрячими. Говорок ее все тоньшает и тоньшает, обращаясь в паутинку, потом и вовсе гаснет. У ребят же после материных слов, как роса погожим утречком, тут же просыхают выпавшие на глаза крупные, с Ягодины, слезы. Косясь на матери­ ны проворные руки, выдаивающие ягодник, Ванюшка с Веркой тоже начинают брать; вначале поклевывают там-сям, как цыпушки пшено, а потом пальцы мягчеют, разго­ няются, и дело идет быстрее. — Ну, ничо, ничо, шибко-то не переживайте, нам и этого хватит за глаза, и на том спасибо Боженьке, — утешает мать, чтобы подбодрить ребятишек, чтоб не сбилась охотка и снова куда ни кинулись.— Вот так берите живо, а то вон чо-то и небо морочает, как бы нас дождик не прихватил... Да ты, сына, куст-то не мни, не ломай — на другой год, глядишь, опять сюда же привалим, а ягодка вот она, поджи- дат нас. А то кого же ты всем животом навалился на ягодник. В наклонку-то тяже­ ло?.. Молодой еще, молодой на карачках-то полозить возле ягоды. Это еще мне, старухе, куда ни шло... Прямо, всю поясницу изломало — к дождю, ли чо ли?.. Не дай Бог дождя, и так залило... Счас-то хошь ладно, греет мало-мало... Вот ягодка и пошла... О -ой... — вздохнула мать, — сколь мы ее раньше перебрали, дак вам и не снилось, — бочками набивали... Ты, сынок, слушай-то слушай, да и руками шеве­ ли... Шу-ура!.. Шу-ур!.. — кличет мать свою старшую, а когда она отзывается, про­ должает поминать ранешнее. — Вот значит... Тятя-то наш коня запряжет, три ка­ душки на телеге привяжет, потом нас, девок, насодит, да и в тайгу с песнями. А там уж гаевунами3 били... Счас-то с гаевунами делать некого, лист сшибать, — нет путней ягоды... нету, чо и говорить... Ранесь ее пошто-то много было — раз-другой гаевуном фуркнешь, вот те и ведро. Потом на поляне холстину или брезент рассте­ лишь пошире, да и веешь ягоду на ветру. Красиво глядеть: как дождь синий льет, когда голубицу из ведра сыпешь на холстину. Посвистывам ишо, бывало, — вете­ рок подманивам. Ежлив ладный-то ветерок, дак лист весь на сторону и отлетат, а ягодка чистенька... И так, бывало, навеешься, что в глазах синё. И ночью-то спишь, и всё перед глазами, навроде, синий дождик... Говорок материн иссякает, тает голубоватым дымком, а уж вместо говорка бе­ резовой листвой шелестит песня: Ой да, развесе-е-елое-е было то вре-е-емя-а, Да ли, когда мил, о-ой, когда мил-то меня лю-убил, Когда ми-и-ил-то меня люби-ил. Ой да теперь, о-ой, тепе-е-еря-а-то он меня не лю бит... Ванюшка сперва не может понять, откуда веет тихая песнь, оглядывается, потом чутко замирает и, увидев, что напевает мать, — она едва шевелит отмягшими губа­ ми, — тут же смущенно склоняется к голубичнику. А песнь, раскачиваясь, вытягива­ ясь на звуках, грустно подрагивая, то гаснет, то опять запаляется, сладостной болью щемит и щемит Ванюшкино сердце, и парнишке — стеснительно опустившему глаза долу, словно он негаданно подглядел что-то сокровенное, потайное, — никак не верится, что поет мать, что это ее голос, мягкий и нежный, совсем не такой, с каким она жила в будни, и даже такой, каким она голосила за хмельным столом. Чудилось, 14 3 Г а е в у н — приплющенное воронкой ведро без дна, с прорезанной ручкой; гаевунам били, то есть собирали голубицу.