Сибирские огни, 2004, № 11
маленького Ванюшки опять, народившись само по себе перед глазами, сияло всякое ушедшее леточко, опять с причмоком плескалось в лодку озеро, опять шумела во всполохах теплого, тугого ветра березовая листва-говорунья, опять млели в степном мираже кучерявые саранки и приземистые ромашки... и снова мерцала перед глаза ми влажная голубичная россыпь. В зимних сумерках избы леточко распускалось еще краше, чем зрелось наяву, еще желаннее выказывалось замершим глазам, отчего было до слез жалко, что ушед шее леточко больше никогда-никогда не вернется, что не усладился им в полную душеньку, не нагляделся всласть на него, — пробегал, прохлопал глазами, проиграл в лапту. А столь зоревых рос проспал, когда листва и травы еще так тихи и вдумчивы после ночи и так прохладны и чисты... Вот и в жизни его повелось: и любовь, и дружба виделись отраднее после зака та, и ярче светились пред очами, когда уже... близенько локоток, да не укусишь, и было, как в детстве, нестерпимо досадно, что опять пропустил, опять прозевал. Вместе с летом поминались Ванюшке купания дотемна и досиня; поминались рыбалки с ночевой на другом от деревни, диком берегу озера, непролазно заросшем тальником и боярышником; поминалась и голубица, синеющая для малого на счас тливой верхушке лета. Пойдут, бывало, по голубицу на горб таежного хребта, по медвежьи вздыблен ного над лесничьим домом и приудинской долиной. Мать, на ноги не шибкая, при ткнется к мало-мальскому курешку и берет ягоды быстрыми, мозольно-темными пальцами, словно доит голубичник или шерсть тянет из кудели, привязанной к прял ке, и, поплевывая на пальцы, прядет дымно-голубые нити — пальцы так и мельтешат, так и мельтешат над ягодной россыпью. А ведерко — в нем лишь бы донышко по крыть, а там уж само пойдет, — на глазах полнится голубицей. Сестра Шура, о ту пору мужняя, которой быстро надоедает ребячья колготня, пасет ягоду неособицу, изредка, неохотно и досадливо откликаясь на материно аука нье. Мать собирает голубицу подле ребятишек. Ванюшку же с сестрой Веркой одо левает лень, какая еще наперед их родилась, и, вырвавшись в лес, точно годовалые бычок с телочкой на вольную мураву, задерут хвосты и пошли скакать по кустам, котелками брякать, только шумоток стоит в голубичнике. Найдут курешок —голуби ца, вроде, рясная — и бегут до матери наперегонки, поскольку каждому охота перво му похвастать. Прибегут, запалятся, раструсят набегу припасенные слова, расшинь- гают их в клочья о сердитый шиповник и одно лишь в голос ревут: — Мам!., мам!., мам!., ягоды там!..— тут уж, покраснев от натужного, неодоли мого восторга, задыхаются словами, и шепчут сдавленным, сипловатым шепотом с тоненьким присвистом сквозь щели в зубах. — Ягоды там... с-синым-синё, с-синым- синё... с-син-нё-пре-с-с-син-нё!..— здесь аж зубы сожмут до скрипа и мотают выго ревшими на солнце головенками, показывая, как там синым-синё, синё-пресинё, что и зубы студено ломит от ручейковой синевы, и глаза режет, и головушка кругом идет. Мать отпугнется эдаким шалым восторгом, покачает маленькой головкой, от мошки и комаров туго повязанной белым, в крапинку платочком, и проворчит: — Какой лешой вас по лесу носит... — но ворчание ее не избяное, нудное, похожее на капель из старого рукомойника, а лесное, сквозь смущенную улыбку, нарошечное ворчание, румяно сдобренное блаженным покоем, голубичным уро жаем, цвирканьем птичек из отяжелевшей августовской зелени и лоскутков синего небушка, мигающего сквозь березовую листву. — Сядьте тута-ка, да и берите— ягода, она кругом одинакова. А то пробегаете, просивентите и останетесь с полыми руками. Ну-ка... ну-ка, покажите, чего набрали-то?.. обогнали, поди, меня, старую?.. — мать приговаривает, а руки ее, как заводные, так и чешут, так и чешут голубичник. — Надо бы вам, ребятки, по ведру всучить, а то чо же вы с этими манерками?! — мать вытягивает шею, пытается занырнуть взглядом в пустые ребячьи котелки, но Ванюш ка с Веркой прячут их за спинами.— Вы уж, ребятушки, случаем не ссыпаете куда 11 АНАТОЛИЙ БАЙБОРОДИН Ш Щ /i УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2