Сибирские огни, 2004, № 11

РОМАН СОЛНЦЕВ йЯШ СМИРЕННЫЕ ЛЮДИ Сидеть и ждать? А эти пусть продолжают ездить на нас? Ну уж нет! Но ты прав, или я права... стараюсь порой не думать об этом, но мысли всплывают, проявляются, как на фотографии... Редко, очень редко я навещала ее! Даже больше скажу: прибе- жав-то к ней, звонила от нее, а если и разговаривала с ней, то, теперь думаю, слиш­ ком много о Горбачеве, Ельцине, и редко — об отце и еще реже — о ее собствен­ ном жизненном пути, о том, как она учительствовала в нашем селе. Ведь, Миша, до сих пор ученики письма шлют: «Учитель, перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени... — это о вас, Мария Ивановна! О вас!» А того, что умерла, не знают — далеко живут. Она бы не ушла из школы и после выхода на пенсию, но вены, ноги... не хотела с тросточкой, не хотела выглядеть развалиной... И я не помо­ гала ей! Конечно, приносила мази, яблочный уксус, муравьев в ведре, но у меня будто подметки горели — бежала дальше и прочь. Кстати, она все твои письма из тайги сохранила, с каким-то даже лесным клопиком между страничками. И всё, ничего не поправить!.. И вот я сижу, бывшая советская дура, ныне — вполне дос­ тойная дама из стана демократии, и понимаю: этим всем я и сына упустила. Ну, зачем ему Канада? Кстати, на похоронах мамы я поговорила с мужем сестры твоей жены... кем она мне приходится? Ничего не знаю! Короче, рыжий денежный ме­ шок. Прищурит один глаз, как Ленин, и смотрит. Он робот, он всё считает. Ему плевать, какой строй... мне признался, что одновременно перевел по полмиллиона баксов в кассу КПРФ и «СПС»... Может быть, потому признался, что ему сказали, что я местный политик. Какая-то страшная игра! И пора бы мне выйти вон, но чем займусь? Если бы у тебя были дети или внуки, вот ей богу, я бы прилетела понян­ читься. И вот, внимание — вопрос... (Боже, что за язык! Это я сама о себе, Миша. Всё из телевизора! Приз в студию! Внимание, вопрос!) Как ты относишься к церк­ ви? Если бы там хоть одна тысячная наших просьб и мольб принималась во внима­ ние... (ха-ха, язык!) принималась во внимание Господом Богом!.. Вот ставят свечку — за упокой души. За вечный покой. Я вчера вечером купила и зажгла семьдесят свечей (согласно ее возрасту) в Николаевской церкви... потом столько же в Богояв­ ленской... И что?! Все равно всю ночь видела ее доброе, с растерянной улыбкой, как у тебя, лицо... потом тебя... Вскочила среди ночи, к зеркалу: а почему у меня как у волчицы лицо?! Ну, я могу быть (условно говоря) дочерью не от нашего (твоего) отца... но мама-то моя точно вот она! Почему я уродилась другой?.. И простила ли она меня? А ты простил? Напиши мне, напиши срочно! Может быть, надо не семьсот, а семь тысяч свечей... Я недавно не выдержала, была на испове­ ди... я причастилась... потом еще раз... Потом я соборовалась, кажется, так это называется... Мама, которая держала в углу своей спаленки святого Николая, меня поняла бы... А ты? Не смешно это? Как ты относишься к церкви? И что делать человеку, который вдруг оказался на краю оврага... да еще из-за дождя земля туда ползет... Я помню, вы мальчишками топали ногами на краю яра — и вместе с землей низвергались вниз... Я тихо, затаенно стою, и все равно слышу...» Так заканчивалось письмо. Анечка уже пришла, приготовила ужин и вопроси­ тельно смотрит на мужа. Миша протянул ей письмо. Она читает всегда медленно, тщательно. Он вышел на лестничную площадку, и хотя давно бросил курить, лет семь назад, увидев молодого человека в синей теннис­ ке и белых брючках, спускавшегося сверху, обратился с улыбкой: — Дайте в зубы, чтобы дым пошел? В холодноватом сумраке лестниц юноша от неожиданной просьбы остановил­ ся, хмуро посмотрел на пожилого высокого человека, никак не подходящего на роль хулигана. И лишь всмотревшись в улыбку Мягкова, понял смысл сказанного. — А, закурить? — обрадовался, как ребенок. Вот, а наших шуток не знает. А теперь, небось, и он пустит дальше по кругу своих приятелей эту шуточку. — Пожа­ луйста. Он протянул Михаилу Николаевичу сигарету с фильтром, закурил и сам, и по­ бежал, красавец, далее, вниз, к зеленой июньской земле, где его ждут красавицы. А ты иди домой, где тебя ждет твоя постаревшая красавица.