Сибирские огни, 2004, № 11

РОМАН СОЛНЦЕВ № h СМИРЕННЫЕ ЛЮДИ Миша морщился, не отвечал. — Вы что, больны с Аней? Самолет не переносите? Или жара вам тяжела? Так я тебе скажу, там кондиционеры эстра-класса! В чем дело? — Причин много... — мягко ответил Михаил Николаевич и пошел в подвал, за следующими папками. По дороге встретив согбенную не по годам уборщицу Нину Николаевну, поду­ мал: вот ей и отдать... попросить администрацию: мол, она тут все сорок лет, перепи­ шите на нее... Но Нина Николаевна, угнетенно глянув на Мишу из-под платка, первой поздо­ ровалась, и сказала: — Уйду я отсюда. Меня в СИЗО зовут... мой-то уже там... напился и в фонтан полез, какие-то трубки с колокольчиками погнул... Я навестила, — дайте, говорю, хоть камеру им помыть. Такая вонь. А мне начальник — иди к нам. Сколько ты там получала? Я буду платить в два раза больше. — Что ж, — вздохнул Миша. — Наверное, правильно. Да еще и совесть грызет, наверное. Два куска урановой руды нашлись недавно во дворе музея геологии, завернутые в кухонную фольгу и белую бумагу, а чтобы никто понапрасну не разворачивал, карандашом начеркано со всех сторон: уран... урановая смолка... уран... — Да и ты бы уходил, парень, — буркнула вдруг в спину Нина Николаевна. — С твоими-то золотыми руками. Они на тебе ездят. — Я рабочий, — искренне ответил Мягков. — Чего ты, Нина Николаевна? Но бывшая уборщица только рукой махнула. В подвале Мягков столкнулся с Шустиком, — тот листал подшивки газет за пос­ левоенные годы. — Вы же слышали про дело геологов? — спросил Борис Афанасьевич, снимая очки с круглого лица. — Боже, как они тут топят друг друга! Разумеется, Миша знал, о чем речь. В годы, когда он только родился и еще предпо­ ложить не мог, кем станет, НКВД обвинил знаменитейших геологов страны в саботаже, в нежелании найти для Родины уран. Уже работая геологом, мотаясь по Сибири, Мяг­ ков заинтересовался ужасным судебным процессом. Ему удалось в 1992 году снять ксерокопии с сохранившихся в архиве местного КГБ протоколов допросов (Шустик же и помог на излете своей карьеры в обкоме КПСС). И позже, на пенсии, работая в музее, Миша продолжал собирать документы, некоторые старые геологи лично ему передали свои дневники и сохранившиеся письма тех, кто был репрессирован. — Сердце болит за невинных, — воскликнул Шустик. — Но если я напишу об этом, мне не поверят. На мне печать Каина. А вы добрый, чистый человек. Мой совет: возьмите ваши папочки и езжайте в Турцию... купайтесь и вернитесь с книгой. Я помогу напечатать, найду деньги. — Что вы! Какой из меня писатель?! — смущенно отмахнулся Мягков. — Я отдам нашему местному классику... — И он назвал Полунина, бывшего корреспон­ дента «Известий», милого старичка, пишущего ныне в духе Пришвина про озера, про птиц, про красоту земную. — Он красиво напишет. Борис Афанасьевич укоризненно и долго смотрел на коллегу. — Уничижение паче гордости, Михаил Николаевич. Вы, я вижу, всю жизнь про­ ходите мимо самого себя. Зачем? В свое время могли бы, — и я вас поддерживал, помните? — уехать в Москву, когда создавалось новое правительство. Вы могли стать как минимум заместителем министра геологии, или как это сейчас называется природных ресурсов? А вы сплавили туда Буракова, среднего человечка. И он же, кстати, сделал всё, чтобы вы не получили звание заслуженного геолога. — Перестаньте, Борис Афанасьевич! — Мягков покраснел. — Какая всё это ерунда. — И сегодня не он, а вы бы руководили фирмой по огранке алмазов... — По курносому лицу Шустика трудно понять, шутит или говорит всерьез. — Стали бы миллионером.