Сибирские огни, 2004, № 11

пропеллером, чтобы электричество давало... Правда, когда разрешили сажать у себя плодовые деревья, посадил три вишни, да ягод уже не дождался... — Этот дом я помню. Глаза у твоего отца были удивительные. — Когда уже пастухом работал, лег в лодку, глядя на облака, и поплыл вниз по речке. Уже к ночи опомнился, сошел на берег и до утра волок на веревке лодку в село. Коровы разбрелись, не все пришли в свои дворы, утром искали, председатель не заплатил ему денег за месяц... вот тогда, писала мама, отец заболел... стал молчать. — Милый мой, знаешь что... — Хмыкая, явно пряча болезненный стон (спина болит!), Аня поднялась с земли и оглядела огород с пожухшими ростками. — А на кого мы это оставим? За полмесяца все тут сгорит, превратится в солому. У нас есть деньги платить кому-нибудь, чтобы поливали да пололи? — А сколько надо? — Меньше чем за тысячу сюда никто не поедет. А чтобы нам самим за грани­ цу лететь, сказали, надо иметь как минимум по пятьсот долларов. Могут в страну не пустить. Скажут: бомжи. А деньги эти — как бы для того, чтобы мы могли вернуться. — Но мы-то полетим на своем, чеширском. — То есть?! — Ну... — Миша хлопнул себя по лбу. — Чартерном! Память стала идиотской! — Это называется седьмой десяток, — улыбнулась сизокудрая жена. — А вот если мы заболеем и опоздаем на обратный рейс? Сколько у нас денег? Она в денежных вопросах доверялась мужу. — Три у меня в заначке... и две нам дали. Это сто семьдесят долларов. Плюс минус. Но я могу подработать, с перфоратором пройтись по квартирам, замки по- вставлять. — Ха-ха-ха! — Раскинув вымазанные в земле руки, Аня рассмеялась звонко и молодо, как смеялась в студенческие годы. — Ха-ха-ха-ха!.. Поезд ушел. У всех по три замка. Лучше у нас поставь еще один. — И погаснув, помолчав, твердо сказала. — Нет, милый. Никуда мы не поедем. Да ты это и сам понимаешь. В самом деле: на кого бросить огород, квартиру, кошечку Люсю? Не на кого! Завтра Миша поедет и скажет в администрации, что он и его жена отказываются от путевки в Анталию. 12 Фишман, узнав, что Мягковы решили не ехать, был поражен. — Вы что, мои дорогие?! Совсем обалдели? Когда ты, да еще бесплатно, за границу попадешь? А? Миша копался в отчетах по урановой экспедиции 40-х годов, отмалчивался. — Могу тебе отдать... — буркнул и поднял на него глаза. Он говорил искренне. Возьми свою старушку и... — Так они на вас выписаны. — Перепишут. Фишман изумленно ходил вокруг Михаила Николаевича, как если бы вдруг уви­ дел на его макушке моисеевы рожки. Он часто показывал на свою макушку, на которой и вправду с годами нарос роговой бугорок, который, как уверял Фишман, говорит о великой мудрости обладателя подобных рожек. Но в данном случае его коллега творил несусветную глупость. — Эт-то кое-что! Ты знаешь, Николаевич: завтра весь город будет смеяться над тобой. И дети будут пальцем показывать. И кстати, до Андреева наверняка дойдет слух. Губернатор может еще и обидеться! Не поехать на халяву в четырехзвездочный отель у моря?! Я никогда не держал тебя за удака, но вынужден сказать, что некото­ рые элементы удаизма, — не путать с родным моему сердцу иудаизмом, в тебе просвечивают. РОМАН СОЛНЦЕВ СМИРЕННЫЕ ЛЮДИ