Сибирские огни, 2004, № 7

— Это он мужа моего хвалит, — объяснила Марфа Захаровна, обращаясь к хозяевам. — Они ведь друзья были, как пальцы на руке. Воевали вместе. Ивану ноги оторвало на Пахомовых глазах. А потом и самого ранило, глаз осколком высекло. — Где это было? Как? — поинтересовался Эдуард Степанович. — Нам же в школе музей Боевой славы надо создавать. А тут, оказывается, фронтовик рядом с нами живет. — У него четыре ордена есть, — вставила Аграфена Тимофеевна, — да еще медали. — Вот видите, а мы и не знали, — заметила Элла Платоновна, глядя в сторону Марфы Захаровны, — Пахом Игнатьевич никогда орденов не надевал, даже в празд­ ники, вот мы и не знали. А расскажите, как мужа Марфы Захаровны ранило? — Да как. Обыкновенно. Под Варшавой знаете, какие бои были. Ну вот, рядом с Иваном мина и разорвалась. — И все? — удивилась Элла Платоновна. — А чего еще. Смотрю, Ивана разнесло вдребезги, не собрать. Ну, санитары прибежали, на носилки его и в госпиталь. И до конца войны я его не видел. — А глаз вы где, Пахом Игнатьевич, потеряли? — Глаз-то? Да это уже в Германии. — А орденов почему не носите? — Да как сказать. Я их как надену, супружница дорогая кричит, разоряется: «Опеть побрякушки нацепил? Опеть хвастаисся?» С улицы домой гонит, как собаку из церкви. «Не мозоль людям глаза!» А рази я мозолю? Воевал, стало быть, ну вот награды... — Это вы зря, Аграфена Тимофеевна. Фронтовиков ценить надо, оберегать, — сказал Эдуард Степанович, — последние они. Скоро все поумирают, и никого не останется. А ведь они — живая история. Вот он — история. Понимаете, Аграфена Тимофеевна? — Понимаю, как не понять, — обиделась Аграфена, — не дура. Он — история. А мы с Марфой никто. А мы этот-то самый фронт на своих бабских плечах вывезли. Сами голодные и ребятишек кормить нечем, а все туда отдавали. Однако орденов нам никто не дал. Про нас и не вспомнили дажеть, когда Победа пришла. Будто так и надо. А потом «Историю» вашу я не со зла ругаю. Это чтобы меньше пил. А то ему только вожжи ослабь, сразу повернет налево. — Ты что, Аграфена? — удивилась Марфа Захаровна, — Пахом твой сроду шибко не пил. Всегда в меру. — Не пил, а Фроську-почтальонку подцепил. С тверезых глаз, ли чо ли? А пить позволь, он и про детей позабудет, про внуков. — Ну вот, начала собирать про Фроську. Ведь знаешь, что никогда ничего не было. — Пахом встал из-за стола. — Спасибо хозяевам за угощение. А ты бы все языком молола, как Жучка хвостом об крыльцо, когда шибко радуется, что ей косточ­ ку дадут — Фроська, Фроська... Айда домой. — Посидели бы еще. — Нет, пойдем. Все настроение испортила. Будто щей прокислых хлебнул. А ты, Марфута, на дальние пески иди. Там облепиха есть. — Ты уже говорил. — Да? Ну, ладно. Может, Федьку тебе в провожатые дать? — На что он мне, Федька? Что, я сама песков не знаю? — Марфа Захаровна помнила: Федька — внучек Аграфены и Пахома. Парнишка лет пятнадцати. — Здря отказываисся. Свел бы он тебя. Парнишка шустрый. А то ведь ты теперь не молодая. Не случилось бы чего. А тут живой человек. Да и Эдуард Степанович освободил бы его от школы по такому случаю. Освободили бы, Эдуард Степанович? — Да, разумеется, отпустил бы. Пахом с Аграфеной ушли. Постепенно в избе все затихло. Марфа Захаровна лежала на удобной мягкой постели и глядела в окно. За окном катилась по небу желтая, как тыква, луна. 91 БОРИС ФЕДОРОВ КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК