Сибирские огни, 2004, № 7
далеко, откуда большинство людей не возвращается. Потом мужики пошли на паро ход. Бабы, оставшиеся на берегу, жутко голосили. Пьяный мужик снова рванул гар мошку, пошел по трапу, опять надрывно запел: Пожар войны нас разлучил с тобой. За Родину пошли мы смело в бой... Марфа дождалась, пока пароход совсем скроется из глаз. И тогда уткнулась лицом в ладони. И сидела так на голом, отшлифованном бревне под крутым обры вом, на котором до нее пересидело множество людей. Деревенские бабы, проревев шись, с красными глазами, тянули ее домой, долго звали. Она пошла на чужих ногах, чуть не падая. Но идти было надо. Дома ждали дети. Берег и теперь над Пристанью обрывистый, крутой. Наверху, на самой кромке, торчит отживающий свой век полусухой кустарник, крепко вцепившись корнями в слой дерна. Дерн подмыт буйными речными половодьями, корни кустарника оголи лись, засохли и ждут нового большого половодья, которое снесет их окончательно. Пароход, привезший Марфу Захаровну, ушел, дав прощальный гудок, зыч ный, трубный, призывный, и звук его разлился по всей округе, постепенно слабея и замирая. В песчаную влажную полосу под крутым обрывом, в невысокие уступы, лесен кой уходящие в воду, ударили пароходные волны, заплескались в камнях, торчащих из воды, возле позеленевших столбов мостков, колебля на своей поверхности сосно вую кору и щепу, откуда-то издалека принесенную могучим течением. Марфа Захаровна шла по такой знакомой дороге от Пристани в Кривобродовку. Она не была здесь много долгих лет, но узнавала каждый поворот дороги, каждую приземистую кудлатую сосну или плакучую, с ветвями, висящими почти до земли, белоствольную березу. Сколько раз в жизни она ходила на Пристань! Вот и в город жить тоже уезжала отсюда. Верила, к сыну едет. Невестка сама звала, уговаривала. А потом спровадила ее к Кире Анфиногеновне. Маленькая комнатенка, общая кухня, общий коридор, общая ванна и туалет. Горе, а не житье. Не привыкла она так жить. Она привыкла к деревенскому раздолью, к простору двора, огорода, поскотины, полей, лугов. В го роде толкотня на улицах, давка очередей в магазинах, неуютность кухни, коридора, заставленного какими-то шкафами, ящиками, коробками. Да еще придирки: «Изви ните, Марфа Захаровна, но вы туалет долго занимаете». Уж и в туалет нельзя по- человечески сходить. Марфа Захаровна понимала, Кира Анфиногеновна специаль но унижала ее. Сознательно подчеркивала разницу между ней, городской дамой, вдовой какой-то начальственной шишки, и ею, маленькой деревенской старушкой. «Марфа Захаровна, вы ванну плохо промыли. У нас тут все должно быть стериль но». Это она-то плохо промыла, неужели хуже ее, толстухи. Да она и согнуться-то к ванне не может. Промоет она. А сын ее со своей женой — те вообще грязнули. Невестка только красится с утра до вечера, все из себя красавицу корчит. Мазаться мажется, а рук вымыть после туалета не знает. А сын тоже, ходит, усы, борода, а рубаха вечно грязная. И носки грязные, и дыры на пятках. Стерильные какие. На кухне тоже, у самих горы посуды засохшей в раковину свалены, а ей выговор: «Что же это вы, Марфа Захаровна, чашки грязные на столе оставили, тараканов разво дить». Вот люди, один раз на пять минут чашки оставила, пока соседку провожала, а у Киры Анфиногеновны уже брови приподняты полукруглыми скобочками, в глазах огоньки злые бегают. Говорит вежливо, а глазами съела бы, ужалила, как змея-гадю- ка. Ну, люди городские, воспитанные. 6 Николай был по делам в Сибакадемстрое и обедать пошел через лес в студенчес кую столовую университета. Он любил приходить сюда иногда, в это большое, квад ратное двухэтажное здание, окруженное лесом. В большинстве своем сюда приходили отобедать студенты. И не только студен ты, а и преподаватели университета, сотрудники научно-исследовательских институ- БОРИС ФЕДОРОВ 5 ^ ^ КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2