Сибирские огни, 2004, № 7
2 Марфа Захаровна подхватилась утром чуть свет, который только что, прогоняя ночь, воссиял у кромки горизонта, окрашивая алой краской дома, хорошо видные из ее окошка. Помолилась Богородице — единственной маленькой иконке, привезен ной ею из деревни. Совсем без аппетита съела кусок хлеба со стаканом кефира. Снарядила наподобие рюкзака легкий полотняный мешок, привязав к углам доныш ка крепкую бельевую капроновую веревку. Поставила в мешок два трехлитровых бидона, позаимствованных на время у соседей, в руку взяла бадажок, вышла за по рог и тихо заперла дверь своим ключом. Шла она с трудом. Через ноги ее от бедер до подошв будто протянули болезнен ные шнуры, каждый шаг отдавался ноющей болью. «Прошло времечко, — сказала про себя Марфа Захаровна, — никуда не годной стала. А то ведь в могуте была». Она села в первый утренний троллейбус и ехала в нем, пустом, почти одна. Солнце встало над горизонтом. Затопило город хлынувшим с востока светом. И в этом свете расплавились последние утренние звездочки. Небо окрасилось спо койной осенней голубизной. Только внизу, ближе к горизонту, белесая часть не босвода затенялась темными заводскими дымами. Вырвавшись из жерл заводских труб, они сначала густо клубились, потом вытягивались в горбатые дуги и тяну лись шлейфами через великую реку, постепенно расширяясь, светлея и, наконец, пропадая совсем. На пристани, не зная куда себя деть, бродило несколько человек. На жестких диванах дремали старухи и дети. Кучками громоздились узлы, пузатые чемоданы и бесконечные баулы цыганского табора. Грязные, босоногие, нечесаные цыганята копошились тут же, путаясь в таких же грязных юбках своих матерей, что-то лопотали по-своему, тараща на мир свои острые, черные, как крупные спелые смородины, глаза. Марфа Захаровна купила билет, подошла к ограждению на набережной и стала смотреть на реку. Ей бы надо бояться реки, ненавидеть ее. Река отобрала у нее дочь, уехавшую учиться из родной Кривобродовки сюда, в город. А она любила реку. Вот тут, наиско сок от пристани, на острове, все и случилось. Девчонки-дурехи купаться поехали на моторке с парнями. Алена хорошо плавала, это Марфа Захаровна хорошо знала. Невелика речка в деревне, а все же в паводок шибко разливалась. И Алена в ней сызмальства, как рыбка, плавала. Марфу Захаровну потом приводили сюда подруги Аленины техникумовские, рассказывали все и показывали. Изнасиловали их там, девчонок-то. Пригрозили, чтобы молчали. Подружка Аленина пообещала рта не открывать. А Алена не испугалась. Вот и долбанули ее чем-то по голове, похоже, веслом. И за борт. Утянула ее круговерть пенная. И только через три дня выловили сетью утопленницу от быстринных омутов недалече. Приезжала тогда Марфа Захаровна на похороны. Тогда она еще в деревне жила. Да только затмило горе в те дни у нее разум. А девка какая была! Не в Марфу малорослую, в мужа Ивана вымахала. Волосы — смоляные. Глаза черным огнем горят — обожжешься. Парни еще на деревне табуном за ней ходили, масляными взглядами провожали, слюнки сглатывали. Да ни с кем она не хороводилась. А в городе, нате вам, облапошили ее проходимцы. Как увидела Марфа Захаровна свою дочь, певунью, плясунью, затихшей навеки в гробу, застился перед ней белый свет. Ходила, будто помешанная, будто умом тронулась. Суд тогда над насильниками был. Получили они срок. Да толку-то... Алену разве вернешь. Жизнь тогда была для нее хуже каторги. И долго, долго ничего было не мило, пока рана в душе не заросла. Когда помер муж Иван, она думала, что кончились ее несчастья. А они не кон чились. Их еще впереди уйма осталась. Они как из дырявого мешка, тряхни только сразу посыплются. Марфа Захаровна плыла речным разливанным морем. Ширь-то какая, Госпо ди. Раньше река тоже широкой была, да не такой. Море сделали рукотворное, пойму 75 БОРИС ФЕДОРОВ № КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2